Граф Никита Панин

— Царь-то покойный, сказывают, упрятал ее в крепость. Это нашу-то, смиренную Ксеньюшку, — рассказывала она Маше, — а за что, никто так и не узнал. Вроде бы встретилась ему на дороге да судьбу предсказала. Удавленником вроде назвала. Вот он и освирепел…

Маша сидела в небольшом деревянном домишке Антоновой, подаренном ей Ксенией. В маленькую гостиную влетел мальчонка лет шести с белой, как лен, головенкой, в белой рубашке и коротких портках, босой и непричесанный.

— Матушка, — закричал он, но увидел незнакомую даму, важно восседающую на единственном кресле, и застыдился, кинулся к Прасковье, спрятался за ее широкими юбками…

— Не бойся, Андрюша, да поздоровайся с госпожой, она милая и добрая.

Андрюша, страшась, выполз из-под юбок матери и пришаркнул ножкой, босой и бледной.

Маша умилилась. И что это не догадалась хоть пряничного петушка захватить — не знала, что у Антоновой есть сын.

— Приемный, — ответила на ее взгляд круглая, как колобок, Антонова, — вы уж, верно, слыхали мою историю. Это Ксеньюшка мне сына даровала.

Маша смутно вспоминала эту историю. Как будто юродивая послала Антонову к Смоленскому кладбищу, где разрешалась от бремени прямо на улице никому неизвестная женщина — задавил ее извозчик. Мальчик так и остался у Антоновой, и она воспитывала его, как родного сына…

— Все мне дала Ксеньюшка, а сама брать моего ничего не хочет. Только и твердит, чтоб нищим подавала да прикармливала их. И то стараюсь и что отдаю, будто возвращаете» ко мне — знать, сильно угодила Богу наша Ксения…

— Где теперь сыскать ее? — снова спросила Маша, но и на это вопрос не получила ответа. Никто не знал, где бывает Ксения. А только в дольгаузе, может быть. Императрица велела ее выпустить из крепости да отвезти в дольгауз: теперь туда свозят всех умалишенных, чтобы и за ними присмотр иметь…

Маша отправилась в дольгауз в надежде найти там Ксению. Она сама не знала, почему так хочет свидеться с ней, но что-то толкало ее, не давало покоя. Вся ее жизнь, в сущности, явлением Ксении была подтолкнута…

Дольгауз оказался длинным ветхим строением. Только крыльцо, высокое и перильчатое, возвышалось над окружающей грязью, и ступени его, чисто выскобленные, желтели посреди мрака и унылости окружающего пейзажа.

На крылечке стояли и судачили две дебелые бабы в белых фартуках и белых платках, повязанных по самые брови, и бородатый толстый мужик, тоже в белом фартуке и белой шапке из бумазеи.

Оставив наемный экипаж поодаль, Маша подошла к крыльцу.

Мужик, вероятно, санитар, с удивлением воззрился на богато одетую даму, отвесил ей низкий поклон, а бабы, хихикнув, убежали внутрь.

— Дольгауз? — спросила Маша, не зная, как обращаться к мужику.

— Чего изволите, госпожа? — вопросом на вопрос ответил мужик.

— Я — баронесса Вейдель и ищу Ксению блаженную, — спокойно сказала Маша, — мне нужно непременно…

— Лекаря позову, — сообразил мужик и тут же исчез за низенькой скрипучей дверью в приют умалишенных.

На крылечко, погодя немного, вышел лекарь — судя одежде, француз — коротенькие штаны и чулки с подвязками, грубые башмаки на больших каблуках и синий камзол. Парик, надетый наскоро, скособочился и выглядел убого.

— Пуассонье, — представился он, и Маша сообразила, что это, верно, какой-нибудь родственник того Пуассонье, что был лекарем у Елизаветы. Того она видела часто и хорошо знала.

— Мне бы хотелось увидеть юродивую, — нерешительно заговорила Маша. Она так и стояла у ступенек — никто не пригласил ее подняться в приют.

— Но проход в дольгауз немыслим, — важно сказал Пуассонье, — тут больные люди, им нельзя видеться с посторонними.

— Я не посторонняя, — горячо и сухо говорила Маша, — Ксения мне…

— Но вы же не собираетесь войти в дом, где есть помешанные? — прищурился Пуассонье.

— Случайно, не ваш брат был хирургом у императрицы?

Пуассонье смешался, с любопытством и настороженно взглянул на даму.

— М–м, это мой дальний родственник, — учтиво произнес он. — А вы знаете моего троюродного кузена?

— И очень хорошо, — твердо ответила Маша. — При дворе он пользовался хорошей репутацией, много раз делал кровопускания самой императрице. Где он теперь, кстати?

— О, мой родственник теперь во Франции, и поверьте, и там на хорошем счету.

Маша знала, что Пуассонье за проделки не совсем чистого свойства сослали в Пелым.

— Я была бы вам очень благодарна, если бы вы пригласили меня в ваш приют и провели к Ксении…

— Но у нас нет такой женщины, — возразил Пуассонье. Видно, очень уж не хотелось ему дозволить Маше осмотреть дольгауз…

— Я не уйду отсюда, пока вы мне не покажете, в каких условиях содержится Ксения, — опять спокойно, но уже закипая горячей ненавистью, сказала Маша, — если нужно будет, я помогу; чем могу, даже деньгами.

Она вынула из муфты приготовленные деньги и протянула Пуассонье.

Тот взял деньги и небрежно распахнул дверь.

— Не удивляйтесь тому, что увидите, — предупредил он Машу, — здесь не больница, а приют для умалишенных…

Маша прошла мимо него в узенькую дверь, слегка наклоняясь…

Пуассонье шел за ней и считал, видимо, своим долгом объявлять ей, куда идти и как ведут себя здесь больные.