Граф Никита Панин

Она-то думала, что назначение его в коллегию дело временное, так же думал и он сам. Но оказалось, что в международной политике он плавал как рыба в воде. Все хитросплетения распутывал с легкостью и удачливо. И на долгие годы остался в коллегии, при международных делах.

Впрочем, и от внутренних дел Екатерина его не освобождала. Воспитатель Павла был, как говорится, и швед, и жнец, и на дуде игрец.

Когда Екатерина поехала в Лифляндию, она оставила его за себя решать все дела, буде возникнут…

И возникли.

Поздним вечером во дворец приехала Екатерина Романовна Дашкова. Никита Иванович все еще сидел за вечерним столом. Уложив спать цесаревича, проверив все посты у его дверей и во всем дворце – Никита Иванович не очень доверял новым охранителям дворца — поцеловав на ночь Павла, он, как всегда, засиделся за отменными блюдами, которые готовил его повар. Хоть и от царского двора полагался ему стол, да держал Панин и своего повара–искусника. Он вывез его еще из Швеции и сам старался выбирать, что готовить на обед. Разбирал кусочки перепелки, с удовольствием вкушал соловьиные языки в остром соусе. Любил Никита Иванович хорошо поесть и не отказывал себе в этом удовольствии.

Екатерина Романовна казалась встревоженной и смущенной.

Никита Иванович пригласил ее к столу, где роскошествовал один.

— Слышали, Никита Иванович, кричала опять и плакала юродивая Ксения!

Никита Иванович только пожал плечами. Он всегда относился скептически к любым городским слухам.

— Да вы не смейтесь и не пожимайте плечами, — тревожно заговорила Екатерина Романовна, — помните, перед самой смертью матушки Елизаветы кричала она: «Пеките блины!» И вся Россия сорок дней пекла блины…

— Ведомо только Богу, что может случиться, — спокойно ответил Никита Иванович.

— Я тогда прилетела во дворец к великой княгине, — продолжала Екатерина Романовна, — снег, холод, нездорова была, а прибежала. Поняла, что предстоят перемены, императрица уже тогда сильно болела…

Никита Иванович спокойно смотрел на Дашкову. Как жаль, что из всех сестер Воронцовых она так некрасива — большой рот, рябинки — следы оспы, испорченные зубы. Только ясные глаза сверкали проницательностью и умом.

— Она приняла меня прекрасно, уложила под одеяло, чтобы я согрелась. Но когда я спросила, есть ли у нее какой-нибудь план, она ответила, что целиком полагается на Божью волю… я заверила ее, что все свои силы отдам на ее благо.

— Что ж, юродивым, может быть, дано познать то, чего не знаем мы, простые смертные, — Никита Иванович старался уклониться от обсуждения теперешних дел. В последнее время Екатерина Романовна всем жаловалась на свое бедственное положение, на то, что Екатерина отвернулась от своей бывшей деятельной подруги, и ему не хотелось снова и снова выслушивать эти жалобы. Он же знал, что императрица относилась с большой любовью к маленькой заговорщице, принимала все ее услуги, но Романовна повела себя как владетельница — она вмешивалась во все установления Екатерины, пыталась командовать войсками, требовала себе чин полковника гвардии, как у самой Екатерины. Разве могла она разделить власть с императрицей? Взбалмошная и капризная, княгиня суетливо старалась внушить всем и каждому, что возвела Екатерину на престол, а в благодарность ничего не получила… Ему уже давно надоело выслушивать эти сентенции Дашковой — он-то хорошо знал, что Екатерина Романовна не только получила свое, заслуженное, но еще и воспользовалась несчастьем родной сестры Елизаветы, сосланной фаворитки Петра, и отняла у нее имение. Словом, он хорошо знал свою племянницу и не очень обращал внимание на ее жадобы, хотя и выслушивал сочувственно.

Но уклонить Екатерину Романовну от воспоминаний и жалоб было не так-то просто.

— И что же потом? Недаром мне покойный император — он же был моим крестным — говаривал: лучше ходите к нам, простым людям, а то моя жена выдавит вас, как лимон, а потом выбросит за ненадобностью. Так оно и случилось. Дай, Господи, ему царствие небесное, — Екатерина Романовна перекрестилась.

— Так что же юродивая? — вернул ее Никита Иванович от воспоминаний о прежнем. Вроде ведь и не стара еще, чтобы предаваться только им…

— Да, так она весь день и всю ночь бродила по городу и плакала горючими слезами и всем говорила: «Кровь, кровь, реки крови, моря крови, кровь, везде — кровь…»

Никита Иванович, как человек просвещенный, никогда не верил в предсказания, предзнаменования, но тут у него тоскливо заныло сердце.