Граф Никита Панин

Ему было сорок девять, ей не дотягивало и до тридцати. Он с ужасом ждал, что она может избрать кого-то из более родовитых. Получит развод, станет свободной и выберет из блестящей свиты, ее постоянно окружавшей, молодого, такого же блестящего. А Панин мечтал о тихом семейном счастье, таком, как у брата Петра.

К сожалению, взгляд его всегда направлялся не на скромных девушек, могущих стать деятельными и верными супругами.

Почему судьба даровала ему такое сердце, которое заставляло Никиту Ивановичу обращать внимание на самых блестящих первых красавиц?

Он вспоминал о Елизавете, и тихая грусть сжимала его сердце, но образ ее вытеснялся другой королевой — Анной Строгановой, и мысли постоянно возвращались к ней.

Сегодня он увидит ее на балу, и Панин придумывал тысячи уловок, чтобы придать себе более молодой и величественный вид. Он требовал от куаферов завивать парик с семью буклями, натирал лицо льдом, чтобы изгладить морщины, и дошел до того, что стал сурьмить брови.

Никита Иванович понимал, что делает глупости, ему становилось смешно, и он решался бросить все, остановиться, не видеть ее!

Но тянуло и тянуло его к ней, и он оставлял все дела и мчался туда, где она могла быть: на спектакле, на балете, в котором блистала, на куртаге, на обеде.

Снова и снова выискивал сановник места, в которых она бывала с неизменною свитою из блестящих придворных, тянувшихся за ней хвостом, и бывал счастлив, если любимая позволяла поцеловать один ее белоснежный пальчик, если ясные глаза обращались к нему с добротой и лаской. Он страдал от неясности и неопределенности их отношений, а Анна уходила от решительных объяснений, ей постоянно было некогда, и она находила лишь возможность бросить ему несколько слов с неизменной просьбой о ком-то или о чем-то.

Он был счастлив выполнить ее просьбу, хлопотал, но в душе смутно понимал, что Строганова просто пользуется его расположением, чтобы вытягивать из него все, что может, и прощал ей, лишь бы она посмотрела на него ласковым взглядом, ибо сердце его трепетало и замирало при одном этом взгляде, при одном повороте ее царственной шеи.

Так и сяк ругал себя «старый кобель, вон уже и брюшко оттопыривает камзол, и седые волоски появились в черных бровях, и горькие складки залегли вокруг рта, а тут — такая красавица, молодая, свежая и румяная…»

И все равно ехал туда, где бывала царица сердца, выполнял малейшие просьбы, одаривал царскими подарками, залезая в долги, и ждал ласкового взгляда, улыбки, как небесного дара.

Панин охладел к делам — депеши ждали и еще подождут, государи Европы могут и должны подождать, пока он видит Анну. Да и что по сравнению с ней все судьбы мира, что по сравнению с ее улыбкой все заботы и хлопоты! Никита Иванович мечтал держать Анну в своих руках, мечтал, что она родит ему наследника, он неотрывно думал о ней и только о ней…

Не раз и не два упрекал он ее, что не дает ему достаточно доказательств своего к нему расположения, но Анна ускользала от ответа, находила тысячи причин, чтобы держать его возле себя, но и не приближать слишком. Панин устал от неопределенности, от пустоты ее обещаний и однажды не выдержал:

— Анна, я вас люблю, скажите мне свое «да», и я буду счастливейшим из смертных. Если вы не любите меня, скажите прямо, и я не стану вас преследовать. Поглядите, как хихикают все окружающие вас поклонники — старый лис, на кого ты заглядываешься, кому целуешь ноги, кому отдаешь весь жар и пыл души? Душа моя изныла, я не могу больше так. Вы не хотите одарить меня лаской, зачем же я буду приезжать к вам и преследовать вас своими взглядами и подарками. У вас прекрасная душа, и она не должна выносить лжи и лицемерия. Я люблю вас, скажите «да» или отошлите меня…

— Никита Иванович, вы для меня самый лучший из людей, — потупилась Анна, — как я желала бы составить ваше счастье, но ведь есть же к этому препятствия, мой развод до сих пор в рассмотрении…

Она взглянула на Панина. Рот его сурово сжался, и Анна поняла, что может потерять такого драгоценного поклонника.

— Хорошо, — сказала она, — приходите завтра к черному ходу, я велю не закрывать… Заходите прямо в диванную, я буду там одна…

Он нежно поцеловал ей руку. Неужели свершится его счастье, неужели богиня сойдет к нему с небес?

Никита Иванович уехал настолько счастливый, что весь этот день и весь следующий только и думал, что наконец-то останется с нею наедине, сможет поцеловать белоснежную шею, погладить бархатистую кожу, сможет обнять и прижать к груди эту раззолоченную красавицу, с которой связывал столько надежд…

Эти два дня Панин провел как в тумане. Ему приносили какие-то бумаги, он что-то подписывал, не глядя, не вникая в смысл, говорил какие-то слова, не думая, какое произведет впечатление. Даже забыл поцеловать на ночь цесаревича, и тот надулся и весь день старался показать, как обижен на своего воспитателя.