Граф Никита Панин

А вскоре получил Петр Иванович и рапорт о том, что в злодейской толпе казаки пришли в раскаяние «и реченного злодея самозванца Пугачева поймали и везут через нижние Яицкие форпосты сюда», к стану Панина.

Увидевши связанного, в оборванной одежде, с черной бородой и синяками, Пугачева, Петр Иванович в гневе спросил:

— Как смел ты противу меня воевать?

Смело и дерзко ответил злодей Петру Ивановичу:

— Не только противу тебя, противу самой государыни воевал…

Не сдержался Петр Иванович и двинул кулаком в самое лицо Пугачева.

Это не помешало ему, однако, потом разговаривать со злодеем едва ли не дружески…

Пойман Пугачев, казнен, Петр Иванович восстановил порядок и спокойствие в крае, подвергнувшемся длительному и злодейскому разорению, наладил снабжение хлебом, озаботился о мерах безопасности. Казалось бы, можно и подумать Екатерине, чтобы по заслугам вознаградить Петра Ивановича. Однако она не забыла дерзкой болтовни Панина в Москве, когда даже приказала обер–прокурору Вяземскому присмотреться к деятельности «дерзкого болтуна». Нет, и опять оказалась скупа Екатерина на награды Петру Ивановичу. А нелюбовь к нему, младшему Панину, перенесла и на старшего — Никиту Ивановича.

Впрочем, поводов для недовольства Никитой Ивановичем у Екатерины накопилось достаточно…

Близилось совершеннолетие Павла, и Никита Иванович, издавна готовивший его к правлению вместе с матерью, в который раз испытал разочарование. Едва исполнилось цесаревичу шестнадцать, она позвала его в совет, но увидела, что взгляды наследника носят такой отпечаток реформистских настроений Панина, что больше наследника не приглашала на заседания. Все ее начинания Павел критиковал, подал ей записку «Рассуждение о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного и касательно обороны всех пределов». И опять усмотрела она в этом проекте противные ей идеи. Нет, не мог Павел с таким грузом влияния Панина, до сих пор не оставившего надежды на реформы власти, быть ей помощником в делах…

К этому времени наследник окреп, выправился и хотя был нехорош лицом, но статен, строен, правда несколько узкоплеч. Курносый его нос был некрасиво вздернут, подбородок косо срезан, лоб узок и изборожден преждевременными морщинами. Екатерина морщилась, едва взглядывала на лицо сына — до отвращения напоминал он ей покойного Петра, нелюбимого мужа. До конца дней не избавилась она от неприязни.

Нет, не сдержала царица слова, не правила вместе с сыном, а лишь все больше и больше отдаляла от себя. Она приглашала его по утрам, слушала вместе с ним доклады, назначила даже адмиралом флота и шефом кирасирского полка. Но какие же это были формальные назначения! Павел не мог сменять офицеров своего полка, а о назначениях и перемещениях ему даже не докладывали. Доклады офицеров флота носили чисто формальный характер, а в совет, принимающий решения и служащий единственным органом хоть какого-то влияния на Екатерину, его перестали приглашать…

Мог ли не испытывать Никита Иванович горечи и разочарования? Он все надеялся на реформы, на логический и стройный ум наследника, на свое влияние на сына Екатерины, но все больше понимал, что за свои взгляды ему пришлось дорого заплатить — вся его жизнь, подчиненная одной идее — ограничить власть законами, ограничить самодержавие, — билась в глухую стену. Ему не удалось пробить даже крохотной бреши.

Почасту завидовал он брату. Тот разбил Пугачева, привез его в Петербург в железной клетке, выполнил свою миссию и теперь спокойно жил в семье. Рос Никита Петрович, росток от панинского дерева, хорошела Катерина, а Никита Иванович все видел себя старым сухарем, бобылем и уже не надеялся когда-нибудь пустить корешок и от себя. Затеял он было сватовство к графине Шереметевой, спокойной и скромной девушке на выданье, и Шереметевы были счастливы, что породнятся с канцлером России, хоть и без официального прозвания, но судьба, видно, не давала Панину возможности завести семью. Перед самой свадьбой невеста заразилась оспой и умерла в несколько дней…

«Вся жизнь моя должна быть посвящена благу отечества, — так решил Панин, — Бог не дает мне счастья в личной моей судьбе, значит, так и должно быть…»

Павел боготворил своего воспитателя, испытывал к ненцу чисто сыновние чувства, подолгу раскрывал перед названным отцом душу, и Панин со страхом ждал, что будет дальше. Ничего хорошего он уже не видел для Павла при таком характере и образе правления Екатерины…

Как будто успокоилось все в государстве: с турками заключен был выгодный мир, Швеция не выступила против России, мятеж Пугачева подавлен братом, большие территории Польши отошли к державе, а тут и еще одно торжественное и праздничное событие — Павел женился…