Граф Никита Панин

Но история Лопухиной стала изустным преданием, потому что исходила от руки вроде бы кроткой и милостивой государыни.

У фрейлины было двое детей — сын Иван и дочь, которую тоже приняли во фрейлины при молодом дворе Екатерины Алексеевны и великого князя Петра Федоровича. Молодая еще женщина, а в XVIII веке замуж выходили в тринадцать лет, детей рожали в четырнадцать и пятнадцать, она влюбилась в гофмаршала Левенвольде, служившего при дворе Анны Леопольдовны и сосланного Елизаветой в Соликамск.

Во главе отряда, охранявшего ссыльного, поставили некоего курляндца Бергера, поручика лейб–кирасирского полка. Он неотступно думал о том, как ему избежать страшной командировки в Соликамск.

Лопухина узнала, что Бергер едет в даль, где находится ее возлюбленный. И придумала послать ему с Бергером письмо. В нем она писала о том, как верно его любит, как будет любить всю жизнь, утешала в его испытаниях и горестях, просила не отчаиваться и твердо надеяться на лучшие времена. Обычное любовное послание, но Бергер прочел его и решил: это именно то, что нужно, чтобы отделаться от немыслимой командировки…

Бергер отправился к Лестоку. Тот получил после переворота звание лейб–медика царицы, монополию на продажу всех лекарств, но отчаянный авантюрист был недоволен быстрым возвышением Бестужева, сочинившего манифесты о восшествии Елизаветы на престол, нашедшего доводы в пользу ее царствования и теперь пожинавшего плоды возвышения. Бестужев не просто брал миллионные взятки, он вел свою политику так, что только те дворы, что давали ему больше, могли рассчитывать на дружбу и покровительство России. Его австрийская приверженность объяснялась именно этим. Лесток лебезил перед Бестужевым, но в душе мечтал его утопить…

Лесток, приняв Бергера, состряпал такой камуфлет, что в нем оказались замешаны австрийский посланник и вообще настолько высокая политика, о которой и не подозревал Бергер, делая свой донос.

Лопухина очень дружила с женой Михаила Бестужева, брата самого вице–канцлера Бестужева, и до Бестужева тут было рукой подать.

Но надо было найти ещё более веские обвинения и доказательства заговора. Дело шло уже о государственном перевороте…

Иван, сын Лопухиной, при дворе Анны Леопольдовны служил камер–юнкером в чине полковника. После переворота 1741 года он был уволен от двора, оказался не у дел и постоянно торчал в трактирах. Напившись, он перед каждым изливал свою обиду и всячески поносил Елизавету.

Лесток поручил Бергеру найти сына Лопухиной и заставить его разговориться.

Это было совсем нетрудно. И уже на другое утро Бергер донес Лестоку все слова Ивана Лопухина:

— Я ко двору не хожу… Отец мой писал к матери моей, чтоб я никакой милости у государыни не искал. Нынешняя государыня любит простой народ, потому что сама просто живет, а больше все ее не любят. Государыня ездит в Царское Село и напивается, любит английское пиво и для того берет с собой непотребных людей… Ей с тремястами лейб–компании что сделать? Императору Иоанну будет король прусский помогать, а наши, надеюсь, за ружье не примутся…

Бергер аккуратно записал все, что говорил пьяный Иван. Он стал расспрашивать Ивана, провоцируя его и выпытывая подробности. И в конце концов Иван договорился до того, что будто маркиз Ботта перед отъездом из России уверял родителей Лопухина, что сам прусский король Фридрих готов поддержать новый дворцовый переворот в России. Кандидатом в цари виделся ему, будто бы, томящийся в Шлиссельбурге малолетний император Иоанн.

Теперь Ботта уехал австрийским послом в Берлин и, вероятно, примет меры, чтобы власть в России изменилась…

Вот так из пьяной болтовни полковника Ивана Лопухина составился заговор против Елизаветы в пользу императора Иоанна…

Ботта был опытным и почтенным человеком. Несмотря на то, что пребывал послом при Анне Леопольдовне, он сумел сохранить свой пост в России и при Елизавете и вызывал у нее глубокое уважение.

Мария–Терезия отозвала его, потому что отношения между Пруссией и Россией становились все дружественнее, и он уехал в Берлин. Вероятно, Ботта в личных беседах с русскими сановниками иногда и высказывал свои мысли о Елизавете и шансах ее царствования, вероятно, даже сожалел о свержении Иоанна, но в том и дело было, что дальше разговоров или сожалений дело не шло. А пересуды есть пересуды…

Для дела о заговоре этого Лестоку было довольно. Он сообщил обо всем Елизавете, и Лопухина, ее сын, Бестужева и еще некоторые незначительные лица были схвачены тайной канцелярией. Донос Бергера попал в руки Александра Ивановича Шувалова, а этот пыточных дел мастер не уклонялся от службы…

Кнут, горячие уголья, дыба — все пытки применялись. Однако, кроме разговоров, ничего конкретного узнать не удалось. Не было и тени активных действий. И Лопухина, и Бестужева, и Иван Лопухин, и его отец Степан повторяли только все те же слова маркиза Ботта, и ничего конкретного за ними не стояло.