Граф Никита Панин

И батюшка Бестужев делал европейскую политику России так, как ему было выгодно. Родственные связи приближали его ко двору цесаревны Елизаветы Петровны — его жена, урожденная Беттигер, была наставницей принцессы и дочерью бывшего русского резидента в округе Нижняя Саксония, и его часто навещали во время своих поездок и Петр Первый, и мать Елизаветы Екатерина Первая. Авантюрист и искатель приключений, сам Бестужев где только не перебывал — он учился за границей в качестве посланца Петра, сопровождал русское посольство на Утрехтский конгресс в 1712 году, а два года спустя поступил на службу ганноверского двора и появился в России в качестве посла Англии. Но правительство Альбиона скоро распознало истинные качества дипломата и отозвало его из Петербурга. В 1718 году он, благодаря отцу, гофмейстеру при дворе Анны Иоанновны в Миттаве, добился скромного чина камергера. Через два года он уже стал посланником в Копенгагене. Потом его перевели в Гамбург — Анна Иоанновна обвинила отца Бестужева в воровстве. В Гамбурге молодому Бестужеву ничего не оставалось делать, кроме как заняться ремеслом доносчика. Его снова отослали в Копенгаген, но в 1740 году Бирон вызвал его в Петербург, ввел в кабинет министров после знаменитого дела Волынского — он рассчитывал на преданность молодого авантюриста. После падения Бирона Бестужева сослали, но он пробыл в удалении от двора лишь несколько месяцев. Анна Леопольдовна простила его и вернула ко двору. Тогда-то Бестужев женился на наставнице Елизаветы и сблизился с Воронцовым и Лестоком.

Остерман, канцлер прежнего правления, по восшествии на престол Елизаветы был сослан, и, пользуясь благосклонностью Шуваловой, бывшей в милости у Елизаветы, Бестужев продвинулся в вице–канцлеры. Князь Черкасский, дряхлый старик, совершенно не занимался иностранными делами, и Бестужев заменил его на этом посту, когда князь умер.

Бестужев не обладал никакими талантами. Говорят даже, что знаменитые бестужевские капли, будто бы изобретенные им, принадлежали по авторству вовсе не ему, а химику Лембке, работавшему тогда же в Копенгагене, где у него часто бывал Бестужев в свободное от дипломатической службы время.

Но Алексей Петрович умел подобрать себе тайных сотрудников. Саксонский посланник Функ не только вдохновлял, питал идеями Бестужева, но и заменял его порою в работе, был его мозгом и «alter ego». Прассе, заменивший Функа, также учил Бестужева, советовал ему, как поступать, а Санти выучил министра внешним приличиям.

Но при всем том Бестужев никогда не лез за словом в карман. Елизавете он говорил:

— Это не моя политика, а политика вашего великого отца…

Самое малейшее дело он заваливал такими кипами протоколов, меморий, нот, преморий, что бедная императрица приходила в ужас и восклицала:

— Вот она какова, политика!

Она со всем соглашалась, все подписывала. Только два вопроса решала она самостоятельно — смертную казнь и объявление войны. Всегда она заменяла смертную казнь помилованием, битьем кнутом или вырыванием языка, а войну объявляла, лишь посоветовавшись со всеми своими приближенными…

Бестужев брал взятки огромными суммами от иностранных государств. Но делал это с таким невозмутимым видом и так хитроумно обставлял дары, чтобы его невозможно было уличить.

Английскому посланнику Гиндфорду Бестужев жаловался, что Елизавета подарила ему дом, который требует непозволительных для канцлера трат, — ему необходим ремонт и обойдется этот ремонт в десять тысяч фунтов стерлингов. И эта сумма должна быть передана ему, Бестужеву, как можно скорее.

Гиндфорд изумился величине суммы. Бестужев принял величественный вид и высокомерно заметил, что он не просит подарить ему эти десять тысяч, он просит их в долг, простую ссуду на десять лет и без процентов. При этом он, нимало не стесняясь, поведал Гиндфорду, что на самом деле Авдотья Разумовская, жена сына, его невестка, была дочерью самой Елизаветы и что императрица относится к нему не просто как к канцлеру, а как к деверю. Забыв о том, что он недавно говорил, через несколько месяцев Бестужев под величайшим секретом доверился английскому посланнику: Авдотья-де — двоюродная сестра императрицы, а стало быть, у него есть ее полное доверие и защита от врагов во все время ее царствования. Фиктивная сделка была совершена. Бестужев получил сумму, его устраивавшую, но через десять лет должен был заплатить только половину, потому что пять тысяч должны были пойти на проценты ему.

В то же время он подговорил Разумовского, чтобы тот на банкете по случаю новоселья в доме, подаренном Елизаветой, рассказал о займе. И императрица могла заплатить эту сумму. Таким образом, Бестужев рассчитывал получить деньги два раза. Однако императрица платить за дом, подаренный ему, отличный дом, где никакого ремонта не нужно было делать, отказалась…

Когда Гиндфорд после уплаты взятки решил добиться каких-либо уступок в пользу Англии, Бестужев надменно сказал:

— Неужели вы собираетесь входить в сделки со мной?