Граф Никита Панин

Никто из пленников не выходил за ворота узилища, никто в городе не знал, что за люди живут в этом доме. Солдаты пользовались услугами местных жителей, для роженицы приглашали повитух–старух, но им строго–настрого запрещалось разговаривать об узниках. Десять–пятнадцать тысяч рублей в год получал от казны губернатор на их содержание, однако отчета у него никто не спрашивал, так что случалось, что арестанты целыми неделями сидели на хлебе и воде. Толстый принц Антон склонен был к апоплексическому удару, однако пережил свою жену на тридцать лет. Семья стала для него всем. Кроме семьи он никого не видел десятилетиями. Любимую фрейлину Анны Леопольдовны заменила ее сестра Якобина Менгден. Но она стала лишь источником дополнительных мучений для всех. Якобина ссорилась с принцем Антоном, ругалась с караульными солдатами и офицерами, завела бесстыдный роман с домашним доктором Ножевщиковым за неимением других мужчин, постоянно скандалила. Ее заперли в отдельную камеру, но и тут она умудрялась бить солдат, приносивших ей обед, выливала им на головы суп.

Дети Анны Леопольдовны все выросли в неволе. Рахитичные и необразованные, тем не менее они прожили долгую жизнь. В конце концов, все четверо так привыкли к неволе, что, когда их освободили, не знали, что делать со свободой. Они не умели одеваться, не умели говорить с людьми, не знали, что такое корсет и парик. Они молили оставить их в тюрьме — они к ней привыкли и не мыслили себя вне ее.

При всей нужде и лишениях Анна Леопольдовна не была брошена своей семьей в родовой постели, познала заботу, любовь, привязанность простых женщин из народа…

Екатерина же при первых родах поняла, что человек в золотом дворце, в этом муравейнике одинок, если он не заслужил милости и внимания императрицы…

Елизавета забыла про невестку, у нее теперь был внук, и она превратилась в страстно любящую бабушку. С первых же минут жизни Павла приставила к нему целый штат мамушек и нянюшек. Царица сама качала его на руках, бежала к колыбельке, едва он подавал голос, беспокоилась о каждом его движении. Мамушек было так много, что потомки запутались в их именах. Матрена Константиновна, Катерина Константиновна, Татьяна Афанасьевна, Матрена Димитриевна, Мавра Ивановна, Дарья Володи–мировна, а еще бабушка Фандершар, мамушка Фусадье и много разных женщин, все высокого происхождения и имевшие большое влияние на Елизавету.

Заботами Павла душили с самого детства. Лежал он в колыбельке, поставленной возле жарко натопленной печи, запеленатый во фланель, был укрываем еще стеганым на вате атласным одеялом и розовым, бархатным, подбитым мехом. Мехом черно–бурой лисицы выстлали и всю колыбель. Неудивительно, что мальчик с первого дня обливался потом. Запаренный, он потом всю жизнь боялся легкого ветерка и постоянно простужался. Заботами и попечением бабка душила его, но, когда брала его на колени, и он мочил ей платье, она сияла от гордости и нежности. В ней пропала любящая мать, но бабушка она была нежная и преданная…

Правда, через два–три года Елизавета охладела к внуку. Ей надоело с ним возиться, и она вернулась к нарядам, балам, пирушкам в узком кругу и заботам о своей увядающей красоте.

Фрейлины постоянно толклись в детской, потому что госпожа их тут сперва дневала и ночевала. И Аннушка с Машенькой, хоть пока еще и фрейлины за все про все — подай, принеси — тоже близко познакомились с Павлом, хотя ни одной из них ни разу не удалось даже подержать его за крохотную ручку. И Машенька всегда умилялась при виде ребенка, а Анна сжимала зубы и все вспоминала, как он обклался в церкви. С самого начала они по–разному относились к этому царственному ребенку.

Но нередко Аннушка и Машенька замирали под речами мамушек и нянюшек. Те рассказывали сказки и пели колыбельные песенки маленькому наследнику, и никогда больше двум сестрам не пришлось слышать таких трогательных повестей и слезных напевов.

Слезы катились по щекам Аннушки, когда она складывала свое парадное платьице с еще не обрезанными крылышками. Она убрала его подальше и никогда больше не надевала. Она не обрадовалась даже тогда, когда ей выпала честь как взрослой фрейлине присутствовать на приеме оттоманского посланника, приехавшего из Порты с известием о вступлении на престол нового султана.