Граф Никита Панин

Обедая, он невольно любовался ею. Молодая, живая, переменчивая в настроениях, она была удивительно хороша и, наверное, привлекала к себе все взоры на придворных балах и праздниках. Жаль, что ее царственный сиятельный супруг не разглядел в ней эту красоту и живость. Каждому мало–мальски понимающему толк в женщинах Екатерина сразу же понравилась бы, а изменчивость ее нрава могла только увлекать…

— Как жилось в Швеции? — спросила Екатерина после первой перемены.

— Да как вам сказать, — медленно, как всегда, с чуть заметным прононсом, начал Никита Иванович, — рысь все время падала в цене, а соболь и куница повышались…

Екатерина недоуменно подняла четко очерченные густые брови.

Никита Иванович рассмеялся.

— Рысь — это у нас была королева шведская Ловиза Ульрика, а соболь — глава государственного совета, ну а куница — председатель ригсдага.

— Криптография, — рассмеялась Екатерина.

— А как иначе писать, если все письма перлюстрируют, да и надо писать коротко и ясно. Да и задача моя была

— знать и смотреть за делами государыни и видеть все дела шведского короля.

— Но тебе, Никита Иванович, удалось то, что не удалось шведской королеве. Никак не могу понять, как она вынесла то, что ее подданные вступили в войну на стороне противников брата?

— Это история длинная и не очень приятная, — отмахнулся Никита Иванович, — народ везде одинаков, не только у нас процветают взятки и подкуп…

— Но я бы не потерпела такой несправедливости, — гордо вздернула головой Екатерина. — Не быть властелином своих подданных, какое унижение для монарха!

— Да, в Швеции мир устроен немножко по–другому, нежели у нас. Своей пылкой воинственностью Карл XII довел страну до полного разорения и обнищания.

— Война никогда не бывает без разорения и нищеты, и зачем только мужчины ее придумали, — рассмеялась Екатерина. — Впрочем, с самого начала люди воевали, может, это вообще в природе человека — драться и ссориться?.. А где, как ты считаешь, Никита Иванович, лучше, у нас или у них?

Никита Иванович внимательно всмотрелся в ясные серые глаза Екатерины. Зачем она подбивает его на ответ? И ответил уклончиво, дипломатично:

— Свои недостатки есть и у шведского ригсдага. Грызутся там, как собаки за кость, за свои привилегии и интересы, даже государственный совет не избавлен от этого. Конечно, лучше, когда власть принадлежит властному и доброму монарху, хотя иногда и неплохо бывает несколько поумерить его пыл…

Екатерина долго раздумывала над словами Никиты Ивановича.

— Хорошо там, где нас нет, говорят русские, — заключила она.

— А голландцы добавляют — возле маяка темнее, чем вдали от него…

— А ведь там ты, Никита Иванович, занимался шпионажем в пользу России, — расхохоталась Екатерина.

Никита Иванович пожал плечами.

— Великий полководец нашего времени, с кем мы имеем несчастье сражаться, Фридрих Прусский часто говаривал: впереди французского маршала Субиза идет сто поваров, а впереди меня сто шпионов…

Екатерина внимательно посмотрела на Панина. Густая краска медленно залила ее щеки, она уткнулась в тарелку и не продолжила разговор.

Был это намек ей, великой княгине, что она шпионила в пользу Фридриха, что она способствовала тому, что русская армия отступала при всех своих победах? Или это просто разговор? Как бы то ни было, она поняла, что Панин — очень проницательный человек и лучше записать его в число своих друзей, нежели врагов.

— Прощай, великий князь, — расцеловала она на прощанье белокурую головку сына, — слушай Никиту Ивановича, очень умный он человек…

— Благодарю вас, — склонил голову Никита Иванович.