Граф Никита Панин

— Ваше высочество, — строго сказал Панин, — мужайтесь и держитесь, как подобает держаться императору после отречения…

Ему до тошноты был жалок и нелеп этот человек. Но Петр все ползал на коленях, пока Никита Иванович сам не поднял его тщедушное тело.

Панин предложил на выбор несколько местностей, в которых он, бывший император, мог бы пока что поселиться. Петр выбрал Ропшу, довольно уединенную и весьма приятную мызу.

Никита Иванович ушел от Петра в подавленном состоянии — он и представить себе не мог, как может быть жалок и ничтожен человек. «Какое счастье, что он уже не на престоле, — мелькнуло у него в голове. Таков отец, каков-то будет сын?»

В большой четырехместной карете, запряженной восьмеркой лошадей, Петра увезли в последнее обиталище на земле. Конвой его составился из наиболее преданных Екатерине людей, начальство над которыми поручилось отчаянному смельчаку Алексею Орлову. Завешанные гардины кареты не позволяли рассмотреть, что и кто внутри, а на запятках, на козлах, по подножкам стояли гренадеры во всем вооружении. За каретой скакал отряд конвоя.

Ропша принадлежала Петру, когда он был еще великим князем. Имение это подарила ему Елизавета. Теперь он стал узником в принадлежащем ему доме…

Екатерина вернулась в Петербург триумфально, а из головы у Панина все не выходил этот тщедушный, бледный человечек, умолявший его со слезами на глазах и пытавшийся облобызать его руку… Что скажет он Павлу об этом свидании в последние дни жизни отца, как сможет начать даже рассказ об этом? И он молчал…

Глава пятая

В первый же день своего приезда в столицу бросилась Маша разыскивать юродивую Ксению. Хотелось хоть чем-то одарить ее, помочь, накормить, обогреть. Она знала, что блаженная всего больше бывает на Петербургской стороне. Когда-то, в самом начале века, эта сторона города была самой лучшей — здесь построили первый дворец Петра Великого, селились именитые и богатые люди, родовая знать. Но город расширялся не в сторону бесплодных болот и кривых низкорослых лесов, а к югу, к Москве, где и возникла потом Московская застава — торговля и ремесла заставили столицу обернуться лицом к югу. Петербургская же сторона так и осталась тылом, отрезанная от центра куском неказистых домишек и огороженными простыми плетнями убогих огородов. Мало-помалу эта часть города к середине века стала убежищем нищеты и самого бедного люда столицы. Нанять квартиру здесь можно было задешево, никто не желал переселяться в этот край без крайней нужды. За бесценок покупался кусок болота, и строился домишко из самых дешевых материалов. Нищие и обедневшие чиновники, мастеровые-пьяницы и приказчики, изгнанные с работы, горничные, состарившиеся и не могущие найти службу, разорившиеся купцы и тайные тати — ночные воришки и карманники — весь этот люд коротал свои дни среди бесконечных луж с плавающими утками, ступал по мягкой пружинящей под ногой торфяной кровле болот, иссыхал под бледным и неказистым северным небом среди навозных куч и гор мусора, заворачиваясь в отрепья и лохмотья. Едва доставало капитала у кого-нибудь из здешних обитателей, как он немедленно съезжал в другую, лучшую часть города, чтобы не видеть перед глазами всегда одно и то же мрачное низменное болото, которое, казалось, высасывало жизнь и кровь своих обитателей. Даже кабаки и трактиры были редкостью — мало кто из кабатчиков, целовальников, отваживался открывать здесь свои заведения — уж больно мрачен и дик, суров и разбоен был здешний люд. Отрезанный от города рекой, город здесь приходил в запустение, и только голытьба ютилась по хабарам, наскоро сработанным из кусков гнилых досок, с окошками, заткнутыми тряпьем, с дверями, низенькими, что едва протиснуться, согнувшись пополам…

Здесь и обитала большей частью Ксения, бродя среди нищих и калек, отгоняя палкой голопузых жестоких мальчишек, отбиваясь от свирепых псов, голодных и бездомных. Иногда и ночевала она рядом с этими бездомными собаками — они принимали ее в свою стаю, обкладываясь по сторонам теплого человеческого тела и всю ночь согревали ее своими нечистыми телами со свалявшейся шерстью…

Никогда не наведывались сюда извозчики: слишком уж тяжело вытаскивать колеса из нескончаемой грязи, а можно попасть и в промоины, и тогда навсегда исчезала в болотной топи и лошадь, и возок, и сам извозчик…

Единственный деревянный мост, построенный еще Петром Первым, соединял берега реки, и по нему направлялись в город нищие и калеки, выпрашивающие свое дневное пропитание, туда же тянулся и разбитной работный люд, искавший хоть дрова нарубить да убрать в конюшнях господ, чтобы получить жалкие гроши — царя на коне — за весь день трудной и грязной работы.

Но именно на этой стороне Екатерина распорядилась поставить дольгауз — убежище для умалишенных.

Сюда-то и устремилась Маша. Она разыскала домишко Прасковьи Антоновой, и та поведала ей, где теперь блаженная.