Граф Никита Панин

— Такие случаи редко выпадают на долю частных лиц и никогда не обходятся без риска. А я уж давно искал случая оказать какую-нибудь значительную услугу государыне и своему отечеству.

«Странные эти русские, — пожал плечами Гаррис, — он же на самой вершине власти, влияет на все дела императрицы, а вот поди ж ты, считает себя частным лицом, он, русский генерал. Нет, русских невозможно понять», — грустно заключил Гаррис.

Орлов отправился в старую столицу скорым маршем.

С превеликой пышностью въехал Григорий Орлов в древнюю столицу России. И хоть и смрадили еще по улицам города чумные костры, хоть и стелился черный зловещий дым по узким переулкам и застил глаза москвичам, но все-таки невеликая толпа горожан собралась, чтобы встретить важную особу из Петербурга. Бухали пушки, звонили колокола, а генерал-поручик Еропкин, не испугавшийся, как Салтыков, чумы и все еще деятельно руководивший спасением города, поднес князю хлеб-соль на золотом блюде с резной деревянной солонкой.

Орлов важно, по-русски принял хлеб-соль и приказал кучке чиновников и до смерти напуганных приказных следовать за ним в его громадный дворец.

Едва сойдя с лошади, Орлов взбежал по широкой мраморной лестнице, приглашая всех следовать за собой.

Не переодевшись и не умывшись с дороги, он собрал в самом большом зале совет. Пригласить велел и всех врачей, так долго и так безуспешно борющихся с эпидемией.

И стал выслушивать о положении в городе, о борьбе с чумой.

Оказалось, что докторов и санитаров осталось мало, жалованье им почти не платили — казна опустела — съестных припасов негде стало купить. К концу этого многолюдного совета Орлов уже знал все.

Люди разговорились, и Орлов выделил нескольких молодых докторов, некоторых чиновников, которые говорили о бедах и нуждах с болью и знанием.

— Докторам утроить жалованье, — первое, что решил Орлов. — Жизнью жертвуют, а мы скупимся…

Больниц и карантинов не хватало, больные переполнили все помещения.

— Негде размещать, — жаловались доктора.

— Сколько коек можно поставить в этом доме? — спросил Григорий.

Пораженные врачи замолчали.

— Ну, что ж молчите? — спросил Григорий. — Тут комнат, поди, сорок, не знаю, правда, не считал, да залы парадные, да прихожие…

Пораженное собрание молчало.

— Свой дворец под чумных отдаете? — едва выговорил Еропкин.

— Да мне одному и шалаша много, — рассмеялся Орлов. — Вот и располагайтесь, лекари…

Восхищенная публика зарукоплескала.

— А людей нехватка, — решил Орлов, — пусть так будет, набирайте крепостных, которые захотят с чумными возиться, всем им свобода будет!

Никогда еще по Москве не было предпринято таких крутых мер, никогда еще никто из вельмож не позволял себе так широко и щедро распоряжаться своим достоянием…

— А которые мертвые, вывозить их надобно, — опять сказал Орлов, обращаясь ко всему собранию, — выпустите узников, которые в тюрьмах зря хлеб проедают, дайте им в руки повозки да все снаряжение, пусть работают. И освободите, поди, много и невинных сидит. А которые самые злостные, что ж, пусть и они узнают горе народное…

— С собой привез я Ерофеича, — продолжил Орлов, — вы не думайте, что приказываю вам, а попробуйте, может, поможет. Кислой воды в большом количестве привез, так что хватит на всех…

Весть о щедром, добром и деятельном князе и его изумительных распоряжениях так скоро распространилась по Москве, что горожане повеселели.

А распоряжения следовали одно за другим — велено было доставить в Москву торговцев съестными припасами, закупать у них продукты и продавать по более низкой цене. Разницу Григорий обязался доставить и из казны, и из собственного кармана, пригласил к тому же и московских богачей. Однако московский люд не только голодал, не было работы ни для кого; все остановилось в матушке-Москве. Григорий затеял большое строительство — надо было углубить ров вокруг города, чинить и заново строить дороги, осушать болота, с которых летела на город несметная туча комаров. За все эти работы приказал Григорий расплачиваться поденно, а изделия ремесленников — покупать казне…

Дворец Орлова сразу же наполнился больными. На некоторых пробовали и лекарство Ерофеича — обтирали тело, а некоторые просили и капельку внутрь. Может, от уксуса да процедур докторов, а может быть, и в самом деле травяной спиртовый настой спас многие жизни. Однако работа закипела. Еще исходили черным дымом костры на улицах, где сжигались смрадные тряпки больных, еще тянулись по переулкам бесконечные повозки с гробами, еще не умолкали день и ночь похоронные песнопения в церквях, но умелая организация, средства, а сверх того, щедрость и душевная доброта важного и влиятельного сановника из Петербурга скоро сделали свое дело.

Начали открываться съестные лавки, подешевел хлеб, московская голытьба получила работу и заработок, стали пробегать по улицам и прохожие, а у модных лавок скоро стали скопляться и московские барышни, жаждавшие модных украшений, и кружев, и лент, и перчаток.