Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году

Недоставало света, чтоб открыть для глаз великолепную картину лагеря и ту пестроту движений, которые произвела тревога. Все закипело. Умолкнувший вой барабанов и труб заменился странной разноголосицей, понятной только уху солдата. Топот и ржание лошадей, брякотня оружий, суетливый говор строящихся рядов — все сливалось в один шум, неразборчивый, но ясно возвещавший каждому, что настал грозный час судьбы; что в этом вероломном мраке приближается неприятель… Одни громкие, спокойные голоса начальников ясно отливались по колоннам: «отряхнуть фитили», «прибить заряды», «выслать застрельщиков», «оглядеть кремни» — носилось по линиям выстроенных войск. Мало-помалу тишина улегалась; говор становился тише и тише, и вдруг сигнал приближения начальника, громкая команда — смирно! — полетела по колоннам мрачного лагеря.

Мертвое молчание водворилось повсюду. Несколько человек верхами прискакали к правому флангу…

— Друзья! — раздался мужественный голос перед рядами. — Перекрестимся и возложим твердое упование на бога: он будет заботиться о жизни нашей — нам теперь не до того. Дерзкий разбойник вбежал на нашу родину… на рассвете мы увидим против себя толпы его рабов… Они идут грабить наши дома, наругаться над святыней; резать наших жен и детей… Друзья! Царь и отечество взывают к нам и требуют защиты… На нас смотрит целая армия… за нас бог, защитник святыни… за нами дети наши! С богом, друзья; поздравляю вас с наступающим делом.

Грозное — ура — загремело повсеместно; все узнали голос Неверовского, бестрепетного вождя, любимца победы. Он объехал все колонны, и приближение его к каждой окликалось клятвами умереть смертию храбрых и воплями угроз вероломному пришлецу.

На правой оконечности стана, в частом и высоком кустарнике, поставлена была батарея из шести орудий конной роты полковника князя Тоцкого; сзади кустов расположена была кавалерийская колонна под командою майора, графа Свислоча: два эскадрона драгун и двести казаков составляли оную. На левом фланге стояла другая полурота Тоцкого, и для прикрытия ее кавалерийский отряд, порученный полковнику Богуславу.

Князь находился при первой полуроте: он сошел с лошади и сел на лафетный ящик, его окружили офицеры; мрачное молчание едва прерывалось ржанием лошадей.

— Благородные животные предчувствуют близкий бой, — сказал Тоцкий, — сколько раз замечал я, что они смирно никогда не стоят перед сражением.

— Где полковник? — раздалось сзади.

— Храбрый граф Свислоч, — отозвался Тоцкий, узнавший его голос, — счастливы ли вы?

— Совершенно счастлив, милый князь; давно пора драться. Насилу бусурманы надумались, как пришел Багратион: мы теперь можем с ними потягаться!

— Что ваши драгуны?

— О, мои драгуны так и просятся поточить палаши о французских латников. Порасстройте только ряды неприятельские вашей картечью; или пусть-ко залетные гости попробуют гикнуть на батарею вашу — смело, князь, давайте им залп под нос, уже у нас не отобьют орудий: вот вам голова и руки мои, что успеете чинно отскакать; а там, как увидим, что вы опять готовы, то мы — вправо и влево; а вы им снова русского хмелю. Слышите, ребята, — продолжал он, обращаясь к канонирам, — надейтесь на нас как на каменную стену… Вот, ей-богу, не выдадим!

Артиллеристы любили графа Свислоча; он часто бывал на их батарее и любил побалагурить.

— Мы знаем, ваше сиятельство, — отозвались некоторые, — что вы не любите выдавать; в вас кровь русская, сила богатырская; французы уж вам давно знакомы.

— Нет, ребята, — отвечал граф, — я этих французов не знаю: те, с которыми я знаком, были молодцы, огненные головы, народ отчаянный — с теми любо бывало сцепиться; а это французики, новички, крендели наполеоновской стряпни: на них бы полицейскую команду выслать довольно.

Солдаты смеялись, офицеры осыпали похвалами мужественного графа и его драгунов; Тоцкий сидел рассеянно на лафете.

— Ваш Ардатов командует центром первой линии, — продолжал граф, — а левую вашу батарею прикрывает Богуслав. Кстати, он лихой малой и молодец на коне… Что ж, полковник, вы велите мне убираться: вы составляете планы, как бить гостей?

— Нет, граф, — дружественно перебил его Тоцкий, — останьтесь с нами: вы нам клад. Однако ж, — продолжал он, — как будто начинает рассветать: уже можно отличить опушку леса… Долго же заставляют нас французы ждать себя — это неучтиво.

— С четверть часа назад, — сказал Свислоч, — я слышал, у них трубили переправу; кажется, должно быть верстах в десяти.

— Нет, ближе, — отвечал князь, — и я слышал.

Между тем восток светлел; небо прояснялось; в утреннем, туманном воздухе зачернелись по полю живые стены нашего лагеря, в разных направлениях поставленные. К генералу беспрестанно носились казаки с известиями.

Наконец, в двадцать минут четвертого часа, большая от Орши дорога закипела вдалеке густою, движущеюся лавою. Все взоры обратились туда. Каждое сердце дрогнуло нетерпеливым ожиданием, и начальствующий авангардом поскакал на правый фланг.