После этого случая в казарме стали пропадать вещи, - продолжил мужчина. - И не только вещи. Пропадали деньги, не досчитывались сух. пайков, формы. Мне давали наряды вне очереди, отправляли в карцер, грозились земным и небесным судами. Пару раз тёмную устроили. Говорили: признайся, по закону осудим, зато жив останешься. Я не признавался. А потом со склада пропал десяток винтовок. Я тогда находился в лазарете под присмотром врачей и никак не мог быть причастен. Начальство задумалось. Со мной осталась дежурить новенькая медсестричка. После отбоя я пить захотел сильно, - Александр сделал большой глоток из своей кружки, словно пытался заглушить жажду, мучившую его десять лет назад. Всё время рассказа он изучал взглядом гудящий холодильник и на Аню не больше смотрел. - Слышу шум. Выползаю по стене из комнаты. Голова кружится, не вижу ни черта. За дверью медсестричка плакала, и ругался кто-то. Думаю: “совсем у кого-то крыша съехала”. На столе стояла бутылка “Ессентуков”, как сейчас помню, кому-то с гражданки приволокли. Сестричка симпатичная была, ей многие подарки несли. Взял я эту бутылку, воду оттуда выхлебал и пошёл к двери. В коридоре какой-то хмырь сестричку к стене прижал, она урыдалась вся, а вырваться не может, у того урода финка. Он на открытую дверь начал поворачиваться, и я ему со всего маху бутылкой по голове. Он упал. Я рядом по стеночке сполз. Сестричка убежала, - Аня сжала в руках кружку и стала слушать дальше, во все глаза глядя на Александра. - Урода повязали и прижали. Этот хмырь был наркоман со стажем, он за дозу мать родную продал бы. В карцере без дозы сломался и всё рассказал. Его взяли в оборот какие-то сектанты, сначала брали по мелочи, потом Карты местности выменяли, попросили оружие. Этот у… урод со сторожем химией поделился, сказал обезболивающее новое. И когда мужика накрывало, брал ключи, какие хотел… и финка тоже ворованная была. Вот так всё и вскрылось. А если бы я тогда “сознался”, меня бы… словом, плохо было бы. А прапорщик мне те свои часы подарил.
Александр, наконец, посмотрел на Аню, и она с отчаянным выражением лица пересела к мужчине на колени, крепко обняла руками, уткнулась лицом в грудь, прижалась.
Ну что ты? - Александр с нажимом погладил девушку по спине, ощущая уют и непривычное умиротворение. Реакция Ани была ожидаемой, но всё равно выбила из колеи неизменной искренностью и яркостью.
Аня сопела и не отвечала. Она не плакала, но всем существом пребывала в абсолютном смятении. Она сейчас готова была костьми лечь, грудью встать за своего бесценного Сашу. Ну как так?! Как Сашу в карцер?! Его нельзя бить! Он же самый честный, самый добрый, и девушку защитил! Но вот он здесь, живой, здоровый, улыбающийся Сашенька, с ровно стучащим сердцем.
Если бы ты родилась парнем, ты бы там ещё не такое из принципа устроила, - попытался пошутить Александр, когда Аня от него немножко отлипла. - Не так всё было страшно.
Не знаю, - задумчиво ответила девушка. - У меня тоже есть история. Не чета твоей, конечно, но тоже о принципах, - она снова прижалась щекой к широкой груди Александра. - Я в школе возмущалась, что ребята мусорят, заставляла поднимать брошенные фантики, поднимала сама. А один раз меня на улице старшеклассник спросил: “Ты Аня из шестого?”. И прямо передо мной швыряет в грязь какую-то бумажку.
Александр снова погладил девушку и ненадолго сжал челюсти. В нём проснулось давно забытое, примитивное и тривиальное желание набить морду. За ту маленькую испуганную девочку, Аню из шестого, которую он знал только по фотографиям, и которая наверняка того стоила.
Твари есть везде, Mi gozo*, - сказал мужчина. - Из-за них ни в коем случае нельзя грустить.
- Да, - согласилась Аня, не меняя позы. - Только бумажку я так и не подняла.
Александр конечно понял, что имела в виду девушка, но ничего не сказал. Люди порой сами не знают, на что способны.
Расставаться в тот вечер им обоим отчаянно не хотелось.
========== 16. О дне влюблённых или клин клином. ==========