Граф Соколов — гений сыска

— Об этом пишут Сербский, Крафт-Эбинг, Попов. Это разновидность рефлекса цели. Но, Дмитрий Львович, вы были невнимательны. В их работах речь идет о реакции накопления, когда стяжание теряет всякую биологическую и культурную ценность. Вспомните Плюшкина. Слабоумные собирают тряпки, нитки, всякий мусор. Но ваш отец собирал вещи высокой ценности — материальной и художественной. Для такого собирательства необходим высокий интеллект и глубокие знания предмета.

Кто-то крутанул дверной звонок. На пороге стоял Кошко. Он приблизил лицо к уху Соколова:

— На чертеже отпечатки пальцев Дмитрия! Вот я привез увеличенные фото.

Сыщики вошли в гостиную, где с отрешенным и нарочито спокойным видом смотрел в окно Дмитрий.

Твердый характер

Соколов упал в глубокое кресло, стоявшее возле письменного стола в углу комнаты. Указал Дмитрию на стул:

— Садитесь, сударь!

Они оказались лицом к лицу. Соколов, храня гробовое молчание, уставился стальным взглядом в Дмитрия. Вся Москва знала, что взгляда Соколова никто не выдерживает. Ходила легенда, что какой-то отпетый преступник, когда Соколов впился в него суровым взором, скончался от разрыва сердца. Вот и Дмитрий беспокойно заерзал на стуле:

— Чего вы от меня хотите?

Соколов продолжал молча буравить глазами Дмитрия. Тот не выдержал, отвернулся.

Тогда сыщик, по-прежнему храня гробовое молчание, медленно развернул перед носом Дмитрия чертеж.

Едва бросив на него взгляд, Дмитрий заметно взволновался, побледнел.

— Знакомая вещичка? — прервал молчание Кошко.

— Нет! — обрезал Дмитрий. — Первый раз вижу.

Соколов широко улыбнулся:

— К этой интересной бумажке мы еще вернемся. А теперь, Дмитрий Львович, не желаете ли проверить собственную наблюдательность? — и он положил на стол две фотографии: — Но вначале — крошечная лекция. С незапамятных времен было замечено: папиллярные узоры на кончиках пальцев у каждого человека индивидуальны, нельзя найти двух людей с одинаковыми отпечатками. — Соколов задушевно понизил голос: — Даже после смерти, пока не разовьются гнилостные изменения, эти особенности сохраняются. А теперь, сударь, взгляните сюда: на сих фото изображены отпечатки пальцев одного человека или разных?

Дмитрий стал рассматривать фото. Уверенно произнес:

— Узоры одинаковы!

— Верно, они носят так называемую петлистую форму и принадлежат вам, уважаемый Дмитрий Львович. Причем вот эти отпечатки у вас откатал в сыске наш Ирошников, а вот эти мы обнаружили на чертеже, от которого вы, сударь, по непонятной причине отказываетесь. Теперь вы тоже будете запираться?

— Никакого чертежа не видел, не знаю и знать не хочу! — отрезал Дмитрий.

Кошко по-тигриному сладко промурлыкал:

— Ведь ваше запирательство может быть неверно истолковано. Вспомните, дорогой Дмитрий Львович, при каких обстоятельствах вы держали этот листик в руках?

Дмитрий вскинул голову, отчего его волосы красивыми прядями рассыпались по плечам, а глаза источали мучительную боль:

— Господа сыщики, я не мог убить своего отца, ведь я так любил его! Мне лучше было самому умереть. И потом, вы все время забываете, что я находился в двухстах верстах от Москвы. Два или три десятка свидетелей вам это подтвердят.

Кошко сочувственно качал головой. Даже на Соколова искренний тон Дмитрия произвел впечатление.

Магазин Жукова

Дмитрий стиснул ладонями виски, глубоко задумался. Вдруг он с живостью воскликнул:

— Как же я сразу не вспомнил? Естественно, что на этой бумаге должны быть отпечатки моих пальцев. Недели две назад (у меня дома хранится счет, могу его предъявить) я посетил магазин письменных и чертежных принадлежностей Ивана Жукова. Это на углу Никольской улицы и Черкасского переулка.

Кошко, сразу просветлев лицом, согласно кивнул головой:

— Наискосок от аптеки Феррейна?

— Совершенно верно! Я купил коробку почтовой бумаги верже за три рубля семьдесят пять копеек — это тысяча листов. Затем сотню большого формата конвертов — семьдесят пять копеек. И еще... — Дмитрий сморщил лоб, — что я еще купил? Ах, три медных прижимки для бумаг в виде руки, одну из которых вы, господа полицейские, видите на этом столе.

— Вы отдали ее отцу? — Кошко излучал само доброжелательство.

— Да, прямо из магазина я на извозчике отправился к отцу. В тот день мы договорились отобедать у него. Приехав на Тургеневскую, извозчика я отпустил, а покупки занес в дом. Отец попросил у меня стопку бумаги. Я вынул из коробки листов двести и положил их на стол. Как и прижимку. Все это и сейчас находится перед вами. Естественно, что тогда и остались на бумаге мои отпечатки. А как иначе?

Эту оправдательную речь Дмитрий заканчивал на торжествующей ноте. Толстая стопка такой же бумаги, на которой был сделан чертеж, действительно находилась на столе.

Проторенная дорожка