Граф Соколовский и таинственный социалист

– Успокойтесь, дружок. Я вовсе его не подозреваю. Я лишь обращаю ваше внимание на непонятно куда подевавшиеся тридцать минут столь важного времени. А если учесть, что мы с вами не бежали, а лишь неспешно прошлись, то возникают определённые вопросы, – граф провёл по треугольной бородке, проверяя, не потеряла ли она свою идеальную форму. – А причин для убийства у Порфирия действительно нет. Во всяком случае, нам пока о них неизвестно.

Какое-то время они провели в тишине. На смену полуденной жаре пришла прохлада, пришедшая с северным ветром. Матюшкин даже поёжился и задумался о бедной госпоже Аносовой. Она была настолько несчастна и убита горем, что оставалось лишь удивляться, как она смогла пережить подобную трагедию.

– Может теперь, вы расскажете о вашем выстреле в библиотеке? Я не верю в подобные «случайности». Особенно, когда пистолет находится в руках такого отменного стрелка, как вы.

Уголки рта графа дрогнули, едва не перейдя в улыбку.

– Когда вы находились в спальне Аносовых, вы не слышали выстрела?

– Нет, ничего не слышал.

– Значит, подполковник говорит правду. Если вы, молодой человек, ничего не слышали, то двое пожилых людей и подавно не проснулись бы. А вот слуга, находившийся на первом этаже, тут же прибежал бы в библиотеку. А садовник, видимо, был в саду или неподалёку от дома.

– Так как же вы собираетесь искать этого таинственного социалиста? – поинтересовался Матюшкин.

Александр Константинович многозначительно прикоснулся указательным пальцем седого виска. В его голове уже кипела нешуточная работа. И сотни мыслей роем носились внутри черепа, пытаясь отыскать путь к раскрытию личности преступника. Преступника, совершившего страшный грех – убийство. Оставить его безнаказанным графу Соколовскому не позволяла совесть.

Глава третья Граф Соколовский поручает задание

Граф Соколовский в раздумьях расхаживал по небольшому кабинету. Тишину нарушал лишь скрип его туфель да стук часов. Идеальный порядок, царивший на книжных полках и письменном столе, многое говорил о характере их обладателя. Письменные принадлежности выстроились по краю стола, словно солдаты на параде. Во главе стояла чернильница из красного дерева, украшенная бронзовыми узорами. Следом шли стальные ручки и карандаши, соседствующие в деревянной подставке. За ними выстроились поднос для визитных карточек, украшенный фигуркой сидящего сокола, коробочка с перламутровым ножом для резки бумаги, лупа на серебряной цепочке, колокольчик, чтобы вызывать слуг, шкатулка с разноцветными палоками сургуча и пресс-папье в виде бронзовой собаки на каменном постаменте.

Старая няня не могла скрыть своей радости, наблюдая за расхаживающим взад-вперёд графом. Он медленно шагал от письменного стола к двери, потом резко разворачивался, и опять медленно приближался к столу. Это говорило о бурной работе, протекавшей внутри его поседевшей головы. Старуха поджала ноги под кресло, чтобы граф в забытье не споткнулся о них.

– Я сегодня расспросила своих подруг о семействе Аносовых, – старая няня начала говорить медленно, постепенно возвышая голос. – Дед этого несчастного дослужился до генерала. Много воевал. А по его стопам пошёл и сын, Владимир Палыч. Он дальше подполковника не вышел. Видать, хотел и сыновей своих видеть военными. Старший сын окончил Морской корпус и погиб в войне с японцами. А его жена вышла за барона Штемпеля. И откуда у нас так много немцев? И твой дворецкий – тоже немец. Надоел уже. Ходит по моей кухне и ворчит себе под нос: «Миштанд, миштанд¹». Надоел, сил нет. Александр Константиныч, запрети ты ему по кухне шастать.

– Не отвлекайся. Чего ещё про Аносовых узнала?

– Да ничего в них нет необычного. Люди, как люди.

– Родственники остались у них?

– У покойного генерала, вроде, дочери были. Когда подполковник грешный мир наш покинет, стало быть, всё наследство их семьям отойдёт. А с фамилией Аносов больше никого не осталось.

Няня услыхала приближающийся стук сапог и замолкла. Граф повернулся лицом к двери и сложил руки за спиной. В комнату вошёл денщик Фёдор. Точнее, денщиком он был во время русско-турецкой войны. А здесь, в Петербурге, он исполнял обязанности конюха, дворника, слуги и, самое главное, неизменного помощника графа. Уже тридцать пять лет прошло с тех пор, как они впервые встретились. Тогда Александр Константинович спас Фёдору жизнь. И вот уже много лет благодарный крестьянин служил верой и правдой своему господину и другу. Лишь ему и старой няне позволялось обращаться к графу на «ты». Правда, они старались не злоупотреблять этой привилегий. Уж слишком непредсказуемой могла быть реакция графа.

Фёдор представлял собой хрестоматийный образ русского мужика: широкий в плечах, русоволосый, с благообразной бородой и необычайно спокойным нравом. Он был немного младше своего хозяина, хотя выглядел старее из-за сутулости и невысокого роста.

– Александр Константинович, посылали за мной?

– Посылал, Фёдор. Присаживайся.