Граф в законе. Изгой. Предсказание

— Сделаем. Потерпи минутку. — Долгой была эта минутка. — А ты не ошибаешься? Полковник Кречетов есть. Старшина есть. А капитана Кречетова у нас нет…

Кондауров недоумевал. «Кто же ко мне приходил? Как миновал охрану?.. И все-таки где-то я сталкивался с этим капитаном».

Пальцы сами рванули ящик стола, нашарили магнитофонную кассету, которую принес Шеленбаум.

И заговорил Гипнотизер. И заговорил капитан Кречетов!

Кондауров едва не задохнулся от прилива обезумевших чувств и тут же захохотал, освобожденно, счастливо, ликующе… «Ты здесь, дорогой мой Гипнотизер! Рядом! Даже в гости заглянул. А я-то предполагал. Ох, стервец, ох, поганец, ох, наглец! Ну, ничего, теперь-то мы с тобой свидимся…»

Все еще посмеиваясь, он начал крутить телефонный диск.

— Зайди ко мне, лейтенант. Быстренько! Нет, погоди. Позже приглашу.

Как раскаленные капли воска, вдруг стали его обжигать падающие сверху звуки уже знакомого голоса: «…Он работает на Пана… За тысячу долларов в месяц».

Побежали постыдно жаркие картины. Допросы, допросы. Поездки в институт, в ресторан. Просмотр фильма. И везде рядом он, этот лейтенантик. Вот почему Пан знает о каждом шаге Кондора!

И снова указательный палец завертел телефонный диск.

— Можете принять меня, товарищ генерал? Да, срочное и гнусное дельце. У нас объявился стукач.

Глава 27 Интерьер с двумя трупами

Рано сатана наполнил комнату торжествующим хохотом. Рано возликовал: «Я победил Тебя, Галилеянин!»

План покупки ресторана, предложенный Виктором, был лаконичен и прост. Он едет к Вере, убеждает ее, что ресторан надо продать, затем едет с ней в нотариальную контору, где их ждет Глеб с готовыми для подписи документами.

— Как-то это не в моих правилах, — заколебался Глеб.

— А с вами по правилам поступили? — грубовато спросил Виктор.

— То они, а то я…

Но Виктор был настроен решительно.

— Каждый мерзавец должен получить по заслугам. Мы никого не грабим, мы возвращаем свое. По людской морали это законно. А если мы втянемся в судебный процесс…

— Нет-нет, только не суд, — поспешил согласиться Глеб.

— Тогда к черту нравственные терзания! Езжайте в нотариальную контору и ждите нас.

В кабинете Веры было произнесено вслух только «Здравствуйте!» Минуту спустя она закинула на плечо тонкий ремешок дамской сумочки, обрадованно пожаловалась Виктору:

— Как надоел мне этот ресторан! Продать его, получить хорошие деньги и уехать. Это ж мечта! Об одном прошу: ничего не говорите Пану, пока я не окажусь в Париже, обещаете? Я верю! Вам я верю… Пошли!

Процедура купли-продажи прошла также быстро. Глеб и Вера подписали документы, проследили, как ставились жирные зеленые печати, и пожали друг другу руки.

Нотариус любезно предложил Глебу:

— Все. Документы у вас. Теперь можете передать клиентке деньги…

Глеб растерянно оглянулся.

— А они уже у меня! — бодро воскликнула Вера под напряженным взглядом Виктора.

Она была свободна, она была счастлива, она светилась той наивной девичьей свежестью, которой вожделенно любуются мужчины. Виктор смотрел на нее и не мог понять, что его мучает: гнев? Обида? Горькое сожаление?

На улице Глеб толкнул его локтем.

— Обмоем?

— Еще как! — выдохнул Виктор, освобождаясь от смутного тревожного ощущения. — Куда пойдем?

— Как куда? Ко мне в ресторан!

Они и не подозревали, что у противоположного тротуара Стинг, замерший на заднем сиденье машины, торопливо сказал шоферу:

— Вышли! Давай за ними!

Их настигли в вестибюле «Трех толстяков» на глазах изумленного Ерофеича. Виктора ударили сзади тяжелой дубинкой, а Глеба скрутили и первым поволокли к выходу…

Открывшиеся глаза встретили глухую темноту. Ощущение такое, словно лежишь в тесном гробу — ни пошевелиться, ни вздохнуть полной грудью. Боль от удара вытеснилась наружу, но еще кружила, не желая уходить, где-то над макушкой. Сознание констатировало полную безысходность, из которой один путь — к предсмертной агонии. Но жуткая безысходность тянулась долго, так долго, что из груди невольно вырвался крик. Виктор сжался, рванулся. И тут же откуда-то пробился тусклый свет. Как надежда… Как избавление…

Он увидел, что голова его втиснута в какой-то металлический колпак с продолговатой прорезью справа, а шею, грудь, поясницу, ноги стягивают жесткие веревочные путы.

— Жив-здоров, Виктоша? — донесся сбоку доброжелательный голос Пана, — Извини за такой прием. Но ты же сам не хотел по-хорошему. Глянь, пожалуйста, в щель.

Виктор осторожно повернул голову вправо. Метрах в трех от него светился телевизионный экран, а в нем расплылось радушием лицо Пана. Ниже, под экраном, на широкой скамье (сначала он даже не поверил увиденному) покоился труп мужчины. Скрюченные судорогой пальцы. Вздутый живот, тошнотворный запах.

Виктор зажмурился, отгоняя страшную картинку. Снова открыл глаза. Труп был реальностью. На груди аккуратно сложены в треугольник отрезанные нос и уши.