Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

Он побрел назад, к дому. Ах, даже в этот майский день его тяготили страшные воспоминания об убийстве, за которое он нес ответственность. Он остановился, глядя, как заяц скачет по распаханной и засеянной земле. Животное пробежало и присело, подняв маленькую голову и настороженно прислушиваясь. Вальтеоф смотрел, стараясь уловить тишину этого вечера, и напряжение спало. Если бы только можно было удержать этот момент, когда вся земля в цветении и воздух насыщен ароматами. Но заяц ускакал, и граф пошел дальше.

Войдя в дом, он увидел Ричарда и Торкеля и кинулся к ним с распростертыми объятиями, это были друзья, в которых он так нуждался. В эту ночь он с Ричардом долго сидели за чаркой вина. Граф сказал:

– Я приглашен на свадьбу к Ральфу Норфолку в следующем месяце. Ты поедешь?

– Нет. Я не очень-то люблю Роджера Фиц Осборна. Он – идиот, и только заступничество Леофрика сохранило ему графство в прошлом году.

– Возможно, но я всю жизнь знал Ральфа и должен ехать, – он наполнил чашу Ричарда. – Его отец был конюшим короля Эдгарда и другом моего отца. Сомневаюсь, что Эдит сможет поехать, она еще недостаточно оправилась после болезни.

Ричард улыбнулся.

– И ты молишься о сыне. Я присоединяю свои молитвы.

– Человек должен иметь наследника, – Вальтеоф посмотрел на своего друга. Ричард стал серьезнее, обремененный ответственностью, которую на него возложил пост Чемберлена, подумал граф. В нем, кажется, соединились все лучшие нормандские качества – дисциплинированность, стремление к порядку, столь необходимое и почти всегда сопровождающееся успехом во всех делах. В голубых глазах Ричарда отражалась его честность, и из-за всего этого Вальтеоф почувствовал, что может с ним говорить откровенно. – Друг мой, тебе тоже нужен наследник.

Ричард не поднимал глаз от вина.

– Об этом же говорил со мной и король перед отъездом. Думаю, пришло мне время жениться, но… – он запнулся, рассматривая серебряную чеканку на роге.

Вальтеоф решил воспользоваться моментом.

– Теперь, когда Ульфа нет, его мать приискивает мужа своей старшей дочери, человека, который мог бы править в Геллинге. Гюндрет – хорошенькая девица, ей как раз шестнадцать лет.

Ричард не поднимал глаз:

– Нет.

– Тогда кто? – после некоторого молчания спросил Вальтеоф, – Ателаис? Ричард поджал губы:

– Я поклялся и клятву не могу нарушить.

– Боже мой, не хочешь ли ты сказать, что все эти годы хотел на ней жениться, но не смел из-за какой-то дурацкой клятвы?

– Клятва – есть клятва. Если она хочет получить Дипинг и меня, она должна подойти первая.

Вальтеоф откинулся на стуле и рассмеялся:

– Ну надо же, Ричард, ты меня потрясаешь. Я знаю, что ты очень дотошный, но это слишком далеко заходит.

Голубые глаза Ричарда потемнели:

– Думай, что хочешь. Я – это я.

– Я поговорю с Ателаис, – покачал головой Вальтеоф, пораженный упрямством Ричарда.

Приехав в Нортгемптон, он нашел девушку и отвел ее в сторону.

– Ты же не собираешься провести всю жизнь, приглядывая за моими детьми. Я хотел бы выдать тебя этим летом замуж.

Девушка быстро подняла глаза. Ей уже было двадцать три года, и она удивлялась, что он до сих пор не говорил с ней на эту тему.

– А если я не хочу? Ты обещал не принуждать меня.

– Я и не собираюсь. Но ты должна понимать, что уже давно пришло время решить этот вопрос.

– Я нужна здесь.

– Я не могу этого отрицать, и графиня считает, что тебя трудно было бы заменить.

– Я живу здесь из-за тебя, – она бросила на него загадочный взгляд. – У меня никого здесь больше нет.

– Есть еще одна причина подыскать тебе мужа, который бы о тебе заботился. Ты женщина, Ателаис, – он улыбнулся, слегка коснувшись ее щеки. – И очень красивая. Было бы очень жаль, если бы эта красота не принадлежала мужчине.

Щечка под его пальцами покраснела.

– Я лучше бы отдал тебя де Рулю, чем кому-либо еще.

– Он что, просил моей руки? – вспыхнула Ателаис.

– Он говорит, что поклялся и не нарушит своей клятвы, но, тем не менее он очень хотел бы.

– Тогда он должен ко мне прийти.

– И если бы пришел, ты приняла бы его?

Она ничего не ответила, опустив глазки, но губки ее задрожали.

Вальтеоф присел, покачивая головой и смеясь.

– Спаси меня Бог, если я еще когда-нибудь встречу такую глупую парочку. Ради любви Божией, девочка, пойди и скажи ему то, что он сам должен тебе сказать. Я поеду с тобой.

– Нет, – она отшатнулась. – Так я не сделаю ни для кого, тем более для нормандца.

Он почувствовал, что его раздражают ее гордость, эта потрясающая глупость с обеих сторон.

– Он – лучший из нормандцев и лучший из друзей, и клянусь, глупая девчонка, что тебя ждет монастырь, если ты не примешь его предложения.

Она задохнулась:

– О, ты не посмеешь!

– Не посмею? Даю тебе немного времени на размышление! – Он оставил ее и сказал Торкелю с раздражением: – Не знаю, что я такого сделал, что под моей крышей собрались сразу две такие стервы.

– Большинство женщин – стервы, – цинично ответил Торкель, – и в большинстве своем пригодны только для постели. Ты поедешь на соколиную охоту сегодня, мой господин?

– Да, – ответил граф. – Во всяком случае, в лесу нет женщин.