Графиня Дарья Фикельмон (Призрак Пиковой дамы)

На мой взгляд, сохранившаяся, по-видимому, без переделок, спальня Д. Ф. Фикельмон, ныне кабинет литературы Института культуры имени Н. К. Крупской, значительно больше соответствует как тексту «Пиковой дамы», так и рассказу Нащокина, записанному Бартеневым. В ней нет, например, как и в повести, такой существенной архитектурной детали, как «огромный альков во внутренней стене» опочивальни Голицыной, описанный Ю. Раковым.

Однако Пушкин, вводя в повесть автобиографический эпизод, естественно, не мог связать его с особняком на Дворцовой набережной. Дом «старинной архитектуры» на одной из главных улиц Петербурга», куда пробирается Германн, по расположению и внешнему виду действительно больше напоминает дворец Голицыной, чем особняк Салтыковых на набережной Невы.

Для читателей «Пиковой дамы», кроме, может быть, очень немногих близких друзей поэта и Д. Ф. Фикельмон, связь между некоторыми страницами повести и личной жизнью автора, несомненно, осталась тайной.

Д. Ф. Фикельмон о дуэли и смерти Пушкина

…князь Петр Владимирович Долгоруков. – В настоящее время заключение судебного эксперта А. Салькова, признавшего Долгорукова автором диплома, подвергается сомнению.

…к весьма скромной дворянской семье… – Дантесы принадлежали к так называемой «наполеоновской знати». Представители старинных фамилий королевской Франции в то время (да и значительно позже) относились к ней свысока.

…в духе семейной почтительности. – Л. Метман утверждает, например, что после смерти Екатерины Николаевны Геккерн-Дантес «неизменно отказывался от новой женитьбы» (Щеголев, с. 363). По-видимому, отказывался лишь до поры до времени, что вполне естественно для молодого вдовца (в год смерти жены Дантесу был всего тридцать один год).

Приведу по этому поводу выдержки из моего письма на имя директора Пушкинского дома от 18 февраля 1946 года (ИРЛИ): «…б. профессор международного права Братиславского университета (Чехословакия) Георгий Николаевич Гарин-Михайловский (сын писателя) передал мне и разрешил предать гласности следующее: „В июле – августе 1913 года он, Гарин-Михайловский, проживал в пансионе в Монтре (Швейцария) и там близко познакомился с пожилой дамой (лет 50–55), графиней Жорж де Сурдон, урожденной д'Антес (Georges de Sourdon née d’Anthés), и ее дочерью Франсуазой (лет двадцати), жившими обычно в Дижоне. Графиня сказала Гарину-Михайловскому, что она дочь Дантеса, убившего Пушкина, от второго брака ‹…›. По словам Гарина-Михайловского, совершенно невероятно, чтобы эта пожилая почтенная француженка выдумала свое происхождение от Дантеса. Вследствие войны (1914–1918) Гарин-Михайловский потерял ее след”».

Через несколько месяцев после нашего разговора Г. Н. Гарин-Михайловский скончался.

…а литературой он почти совершенно не интересовался. – Есть, однако, сведения о том, что Геккерн-Дантес оставил три тома воспоминаний, опубликованные в Париже в 1909–1910 гг. под псевдонимом барона д'Амбес (d’Ambès). Щеголев (с. 367), ссылаясь на примечание издателя, указывает, что эти мемуары к Дантесу никакого отношения не имеют. По-видимому, однако, издатель просто не считал возможным раскрыть псевдоним.

Флерио де Лангль (Fleuriot de Langle), автор малоизвестной статьи «Дело д’Антеса – Пушкина» («L’affaire d’Anthès – Pouchkine»), пишет: «Историки Второй империи редко упоминают фамилию сенатора и думают, что он играл лишь малозначительную роль. Их мнение было бы, однако, совершенно иным, если бы они знали, что он является автором часто цитируемых ими „Воспоминаний”, которые появились под псевдонимом барона д’Амбес. Эти анекдотические мемуары изобилуют чертами, свидетельствующими о том, насколько их составитель был интимно связан с жизнью двора, с секретами передних и с подноготной парламентской жизни с начала империи и до ее падения» («Le ruban rouge». 1963, № 19, декабрь, с. 87). Вопрос об авторстве Дантеса-Геккерна нуждается в исследовании. Если «Воспоминания» действительно составлены им, то, вероятно, сенатор продиктовал их своим секретарям, придавшим труду литературную форму.

…подлинное отношение Николая I к «пресловутому Пушкину». – Царь употребил весьма пренебрежительное выражение «trop fameux Pouchkine» в письме к сестре Марии Павловне, великой герцогине Саксен-Веймарской, от 4/16 февраля 1837 года. В письме к другой своей сестре Анне Павловне, жене принца Вильгельма Оранского, от 3/15 февраля того же года он назвал покойного поэта «trop célèbre Pouchkine». По-русски это несколько менее резкое выражение также передается прилагательным «пресловутый» (Е. В. Муза и Д. В. Сеземан. Неизвестное письмо Николая I о дуэли и смерти Пушкина // Врем. ПК, 1962. Л., 1963, с. 38–39).