Графиня де Монсоро

— На этот раз, — сказал герцог, — ваша полиция поработала плохо.

— Говорю вам, что я видел на печати трех знаменитых дроздов Лотарингии, которые намереваются склевать лилии Франции. Дайте письмо, дайте мне его, или, черт побери…

Генрих сделал шаг к герцогу и опустил руку ему на плечо.

Как только Франсуа ощутил тяжесть руки короля, как только, скосив глаза, увидел угрожающие позы четырех миньонов, уже готовых обнажить шпаги, он упал на колени и, привалившись к своей кровати, закричал:

— Ко мне! На помощь! Мой брат хочет убить меня!

Эти слова, исполненные глубокого ужаса, который делал их убедительными, произвели впечатление на короля и умерили его гнев как раз потому, что они преувеличивали глубину этого гнева. Король подумал, что Франсуа и впрямь мог испугаться убийства и что это было бы братоубийством. У него на мгновение закружилась голова при мысли о том, что в его семье, над которой, как над всеми семьями угасающих родов, тяготеет проклятие: братья обречены на братоубийство.

— Нет, — сказал он, — вы ошибаетесь, брат: король не угрожает вам тем, чего вы страшитесь. Вы попытались бороться и проиграли, так признайте же себя побежденным. Вы ведь знали, что господин здесь — король, а если и не знали, то теперь убедились в этом. Что ж, скажите об этом вслух, и не шепотом, а во весь голос.

— О! Я говорю это, брат мой, я объявляю об этом! — вскричал герцог.

— Замечательно. Тогда дайте мне письмо… потому что король приказывает вам отдать ему письмо.

Герцог Анжуйский уронил бумагу на пол.

Король подобрал ее, сложил и, не читая, сунул в свой кошель для раздачи милостыни.

— Это все, государь? — спросил герцог, искоса глядя на короля.

— Нет, сударь, — сказал Генрих, — из-за сегодняшних беспорядков, к счастью, они не имели пагубных последствий, извольте — окажите мне такую милость! — посидеть в этой комнате до тех пор, пока мои подозрения на ваш счет не рассеются окончательно. Помещение вам знакомо, оно удобно и не слишком похоже на тюрьму. У вас будет приятное общество, во всяком случае, по ту сторону двери, потому что сегодня ночью вас будут сторожить эти четверо господ. Завтра утром их сменят швейцарцы.

— А мои друзья? Смогу я увидеть моих друзей?

— Кого вы называете своими друзьями?

— Господина де Монсоро, например, господина де Рибейрака, господина д’Антрагэ, господина де Бюсси.

— Ну, конечно, — сказал король, — еще и этого!

— Разве он имел несчастье чем-нибудь не угодить вашему величеству?

— Да, — сказал король.

— Когда же?

— Всегда, и сегодня вечером в частности.

— Сегодня вечером? Что же он сделал сегодня вечером?

— Он нанес мне оскорбление на улицах Парижа.

— Вам, государь?

— Да, мне или преданным мне людям, что одно и то же.

— Бюсси нанес оскорбление кому-то на улицах Парижа нынче вечером? Вас ввели в заблуждение, государь.

— Я знаю, что говорю.

— Государь, — воскликнул герцог с торжествующим видом, — господин де Бюсси уже два дня не выходит из своего дворца! Он лежит дома больной, его бьет лихорадка.

Король повернулся к Шомбергу.

— Если его и била лихорадка, — сказал молодой человек, — то, уж во всяком случае, не у него дома, а на улице Кокийер.

— Кто вам сказал, — спросил герцог Анжуйский, приподнимаясь, — что Бюсси был на улице Кокийер?

— Я сам его видел.

— Вы видели Бюсси на улице?

— Да, Бюсси, свежего, бодрого, веселого, похожего на самого счастливого человека в мире, и в сопровождении его всегдашнего пособника, этого Реми, уж не знаю — оруженосца его или лекаря.

— В таком случае, я больше ничего не понимаю, — сказал пораженный герцог. — Я видел Бюсси сегодня, он лежал под одеялами. Должно быть, он меня обманул.

— Хорошо, — сказал король, — когда все выяснится, господин де Бюсси будет наказан, как и другие, и вместе с другими.

Герцог не пытался больше вступаться за своего приближенного, он подумал, что, предоставив королю возможность излить свой гнев на Бюсси, тем самым отвратит его от себя.

— Если господин де Бюсси поступил так, — сказал Франсуа, — если он, после того как отказался выйти из дому со мной, вышел один, значит, у него, несомненно, были какие-то намерения, в которых он не мог признаться мне, зная мою преданность вашему величеству.

— Вы слышите, господа, что утверждает мой брат? — спросил король. — Он утверждает, что Бюсси делал все без его ведома.

— Тем лучше, — сказал Шомберг.

— Почему тем лучше?

— Потому что тогда вы, ваше величество, позволите нам поступить по нашему усмотрению.

— Хорошо, хорошо, там видно будет, — сказал Генрих. — Господа, я препоручаю моего брата вашим заботам: оказывайте ему в течение этой ночи, во время которой вы будете удостоены чести охранять его, все почести, подобающие принцу крови, первому в королевстве человеку после меня.

— О государь, — сказал Келюс, и от его взгляда герцога бросило в дрожь, — будьте спокойны, мы знаем, скольким обязаны его высочеству.

— Прекрасно. Прощайте, господа, — сказал Генрих.