И присутствующие, всецело разделяя восхищение достопочтенного Жозефа Фулона, повторили вслед за ним: “Замечательно! Превосходно!”
— А теперь я могу идти, отец мой? — смиренно спросил Горанфло.
— Да, сын мой, — воскликнул почтенный аббат, — ступайте и следуйте путем Господним!
Горанфло распорядился оседлать Панурга, взобрался на него с помощью двух могучих монахов и около семи часов вечера выехал из монастыря.
Это было как раз в тот день, когда Сен-Люк возвратился в Париж. Город был взбудоражен известиями, полученными из Анжу.
Горанфло проехал по улице Сент-Этьен и только успел свернуть направо и миновать монастырь якобинцев, как внезапно Панург весь задрожал: чья-то мощная рука тяжело опустилась на его круп.
— Кто это? — воскликнул испуганный Горанфло.
— Друг, — ответил голос, показавшийся Горанфло знакомым.
Горанфло очень хотелось обернуться, но, подобно морякам, которые каждый раз, когда они выходят в море, вынуждены заново приучать свои ноги к бортовой качке, Горанфло каждый раз, когда он садился на своего осла, должен был затрачивать некоторое время на то, чтобы обрести равновесие.
— Что вам надо? — сказал он.
— Не соблаговолите ли вы, почтенный брат, — ответил голос, — указать мне путь к “Рогу изобилия”?
— Разрази Господь! — вскричал Горанфло в полном восторге. — Да это господин Шико собственной персоной!
— Он самый, — откликнулся гасконец, — я шел к вам в монастырь, мой дорогой брат, и увидел, что вы выезжаете оттуда. Некоторое время я следовал за вами, боясь, что выдам себя, если заговорю. Но теперь, когда мы совсем одни, я к вашим услугам. Здорово, долгополый! Клянусь святым чревом, ты, по-моему, отощал.
— А вы, господин Шико, — вы, по-моему, округлились, даю честное слово!
— Я думаю, мы оба льстим друг другу.
— Но что такое вы несете, господин Шико? — поинтересовался монах. — Ноша у вас как будто порядком тяжелая.
— Это олений окорок, который я стащил у его величества, — ответил гасконец, — мы сделаем из нее жаркое.
— Дорогой господин Шико! — возопил монах. — А что у вас в другой руке?
— Бутылка кипрского вина, которую один король прислал моему королю.
— Покажите-ка, — сказал Горанфло.
— Это вино как раз по мне, я его очень люблю, — сказал Шико, распахивая плащ, — а ты, святой брат?
— О! О! — воскликнул Горанфло, увидев два нежданных дара, и от восторга так запрыгал на своем скакуне, что у Панурга подкосились ноги. — О! О!
На радостях монах воздел руки к небу и голосом, от которого задрожали оконные стекла по обе стороны улицы, запел песню. Панург аккомпанировал ему своим ревом.
В первый раз почти за целый месяц Горанфло пел.
XXXIV
О ТОМ, КАК ТРИ ГЛАВНЫХ ГЕРОЯ ЭТОЙ ИСТОРИИ СОВЕРШИЛИ ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ МЕРИДОРА В ПАРИЖ
Предоставим двум друзьям следовать в кабачок “Рог изобилия”, куда, как вы помните, Шико всегда приводил монаха по соображениям, о важности коих Горанфло даже и не подозревал, и возвратимся к господину де Монсоро в Париж, и к Бюсси, покинувшему Анже с намерением ехать тем же путем.
Всадник на хорошем коне не только без труда может догнать пешеходов, он еще рискует обогнать их.
Так и случилось с Бюсси.
Шел к концу май, и было очень жарко, особенно в полдень.
По этой причине граф де Монсоро распорядился сделать привал в небольшом леске по дороге. И так как ему хотелось, чтобы герцог Анжуйский узнал о его отъезде по возможности позже, он позаботился увести вместе с собой в чащу — переждать там самое жаркое время — всех тех, кто сопровождал его. Одна из лошадей была навьючена съестными припасами: таким образом, можно было позавтракать, не прибегая к услугам трактира.
Как раз в это время Бюсси и проехал мимо путешественников.
Само собой разумеется, что по дороге он не забывал осведомляться, не видели ли здесь крестьян с носилками и сопровождающих их всадников.
До деревни Дюрталь получаемые им сведения были самыми определенными и удовлетворительными. Поэтому, уверенный, что Диана находится впереди него, Бюсси пустил своего коня шагом, и на каждом пригорке вставал на стременах, пытаясь разглядеть вдали небольшой отряд, в погоню за которым он отправился.
Но, совершенно неожиданно для молодого человека, сведения перестали к нему поступать. Люди, попадавшиеся навстречу, никого не видели, и, доехав до околицы Ла-Флеш, он пришел к убеждению, что не отстает, а опережает, предшествует, вместо того чтобы следовать сзади.