Для виду он осведомился, где находится тот дом. Ему ответили, что на площади Сент-Антуан, и тогда, обернувшись к Бюсси, который сопровождал его, принц сказал:
— Раз его дом возле Турнельского дворца, поедем к Турнельскому дворцу.
Кавалькада тронулась в путь, и вскоре две дюжины знатных дворян, составлявших обычную свиту принца, за каждым из которых следовали два лакея с тремя лошадьми, наполнили шумом весь квартал.
Принц хорошо знал и дом и дверь. Бюсси знал их не хуже его.
Они остановились возле двери, вошли в прихожую и поднялись по лестнице. Но принц вошел в комнаты, а Бюсси остался в коридоре.
Вследствие такого распределения принц, казалось бы получивший преимущество, увидел только Монсоро, который встретил его лежа в кресле, в то время как Бюсси встретили руки Дианы, нежно обвившиеся вокруг его шеи, пока Гертруда стояла на страже.
Бледный от природы, Монсоро при виде принца просто посинел. Принц был его кошмаром.
— Ваше высочество! — воскликнул граф, дрожа от злости. — Вы — в этом бедном домишке! Нет, в самом деле, слишком много чести для такого маленького человека, как я.
Ирония бросалась в глаза, потому что Монсоро почти не дал себе труда замаскировать ее.
Однако принц, словно и не заметив иронии, с улыбкой на лице подошел к выздоравливающему.
— Куда бы ни ехал мой страждущий друг, — сказал он, — еду и я, чтобы узнать о его здоровье.
— Помилуйте, принц, мне показалось, что ваше высочество произнесли слово “друг”.
— Я произнес его, любезный граф. Как вы себя чувствуете?
— Гораздо лучше, ваше высочество. Я поднимаюсь, хожу и через неделю буду совсем здоров.
— Это ваш лекарь прописал вам воздух Бастилии? — спросил принц с самым простодушным видом.
— Да, ваше высочество.
— Разве вам было плохо на улице Пти-Пэр?
— Да, ваше высочество, там приходилось принимать слишком много гостей, и эти гости поднимали слишком много шума.
Граф произнес эти слова твердым тоном, что не ускользнуло от принца, и тем не менее Франсуа словно бы не обратил на них никакого внимания.
— Но тут у вас, кажется, нет сада, — сказал он.
— Сад был мне вреден, ваше высочество, — ответил Монсоро.
— Но где же вы гуляли, дорогой мой?
— Да я вообще не гулял, ваше высочество.
Принц закусил губу и откинулся на спинку стула.
— Известно ли вам, граф, — сказал он после короткого молчания, — что очень многие просят короля передать им вашу должность главного ловчего?
— Вот как! И под каким предлогом, ваше высочество?
— Они уверяют, что вы умерли.
— О! Я уверен, что вы, ваше высочество, отвечаете им, что я жив.
— Я ничего не отвечаю. Вы хороните себя, дорогой мой, значит, вы мертвы.
Монсоро, в свою очередь, закусил губу.
— Ну что же, — сказал он, — пусть я потеряю свою должность.
— Вот как?
— Да, есть вещи, которые для меня важнее.
— А! — произнес принц. — Стало быть, честолюбие вам чуждо?
— Таков уж я, ваше высочество.
— Значит, вы не найдете ничего дурного в том, что об этом узнает король?
— Кто же ему скажет?
— Проклятье! Если он спросит меня, мне, безусловно, придется рассказать о нашем разговоре.
— По чести говоря, ваше высочество, если рассказывать королю все, о чем говорят в Париже, его величеству не хватит ушей.
— А о чем говорят в Париже, сударь? — спросил принц, обернувшись к Монсоро так резко, словно его ужалила змея.
Монсоро увидел, что разговор постепенно принял слишком серьезный оборот для человека, который еще не вполне оправился от болезни и лишен полной свободы действий. Он смирил злобу, кипевшую в нем, и, приняв безразличный вид, сказал:
— Что могу знать я, бедный паралитик? Жизнь идет, а я вижу только тень от нее, да и то не всегда. Ежели король недоволен тем, что я плохо несу свою службу, он не прав.
— То есть как?
— Конечно. Несчастье, случившееся со мной…
— Ну!
— …произошло отчасти по его вине.
— Что вы этим хотите сказать?
— Проклятье! Разве господин де Сен-Люк, проколовший меня шпагой, не из числа самых близких друзей короля? Ведь секретному удару, которым он продырявил мне грудь, его научил король, и я не вижу ничего невозможного в том, что король сам же исподтишка и подстрекнул его завести ссору со мной.
Герцог Анжуйский слегка кивнул головой.
— Вы правы, — сказал он, — но, как ни кинь, король есть король.
— До тех пор, пока он не перестанет быть им, не так ли? — сказал Монсоро.
Герцог вздрогнул.
— Кстати, — сказал он, — разве госпожа де Монсоро не живет здесь?
— Графиня сейчас нездорова, иначе она уже явилась бы сюда засвидетельствовать вам свое глубокое почтение.
— Нездорова? Бедняжка!
— Нездорова, ваше высочество.
— От горя, которое ей причиняет вид ваших страданий.
— И от этого, и от утомления, вызванного переездом.
— Будем надеяться, что нездоровье ее продлится недолго, дорогой граф. У вас такой умелый лекарь.
И принц поднялся со стула.
— Что и говорить, — сказал Монсоро, — милый Реми прекрасно лечил меня.
— Реми? Но ведь так зовут лекаря Бюсси?
— Да, верно, это граф одолжил его мне, ваше высочество.
— Значит, вы очень дружны с Бюсси?
— Он мой лучший и, следовало бы даже сказать, мой единственный друг, — холодно ответил Монсоро.