Графиня де Монсоро

— Прекрасно! Прекрасно! Но будьте осторожны.

— Почему?

— Если они потерпят неудачу, они вас выдадут.

— За меня король.

— Это кое-что, но король не может помешать господину де Бюсси убить вас.

— Справедливо, совершенно справедливо, — сказал задумчиво д’Эпернон.

— Я мог бы подсказать вам другой выход.

— Говори, мой друг, говори.

— Но, может быть, вам не захочется действовать совместно с другим лицом?

— Я не откажусь ни от чего, что может удвоить мои надежды на избавление от этой бешеной собаки.

— Так вот, один враг вашего врага ревнует к вашему врагу.

— О!

— И в этот самый час!..

— Ну-ну, в этот час… кончай же!

— … он расставляет ему западню.

— Дальше!

— Но у него нет денег. С вашими шестью тысячами экю он может обделать одновременно и ваше и свое дело. Вы ведь не настаиваете, чтобы честь нанесения удара осталась за вами, не правда ли?

— Боже мой, конечно, нет! Я ничего другого и не хочу, как остаться в тени.

— Тогда пошлите к нему ваших людей, не открываясь им, кто вы. Он их использует.

— Но если мои люди не будут знать, кто я, мне все же хотелось бы знать, кто он.

— Я покажу его вам нынче утром.

— Где?

— В Лувре.

— Так он дворянин?

— Да.

— Орильи, шесть тысяч экю поступят в твое распоряжение немедленно!

— Значит, мы договорились?

— Окончательно и бесповоротно.

— Тогда в Лувр!

— В Лувр.

В предыдущей главе мы слышали, как Орильи сказал д’Эпернону:

— Все в порядке, завтра господин де Бюсси драться не будет.

XLVIII ШЕСТВИЕ

Как только завтрак закончился, король вместе с Шико удалился в свои покои и через некоторое время вышел оттуда босой, в рясе, подпоясанной веревкой, в низко надвинутом на лицо капюшоне.

Придворные за это время успели облачиться в такие же одежды.

Погода стояла прекрасная, мостовая была устлана цветами. Говорили, что переносные алтари будут один богаче другого, и особенно тот, который монахи монастыря св. Женевьевы устроили в подземном склепе часовни.

Необъятная толпа народу расположилась по обе стороны дороги, ведущей к четырем монастырям, возле которых король должен был сделать остановки, — к монастырям якобитов, кармелитов, капуцинов и монахов святой Женевьевы.

Шествие открывал клир церкви Сен-Жермен-л’Осеруа. Архиепископ Парижа нес святые дары. Между архиепископом и клиром двигались, пятясь задом, юноши, размахивавшие кадилами, и молодые девушки, разбрасывавшие лепестки роз.

Затем шел король, босой, как мы уже сказали, в сопровождении своих четырех друзей, тоже босых и тоже облаченных в монашеские рясы.

За ними следовал герцог Анжуйский, но в обычном костюме, а за герцогом — его анжуйцы вперемежку с важными сановниками, которые шли в свите принца в порядке, предусмотренном этикетом.

Процессию замыкали буржуа и простонародье.

Шел уже второй час пополудни.

Крийон и французская гвардия приготовились последовать за королем, но он сделал им знак, что в этом нет нужды, и они остались охранять дворец.

Было около шести часов вечера, когда, после остановки у нескольких переносных алтарей, первые ряды шествия увидели портик старого аббатства с его кружевной резьбой и монахов св. Женевьевы во главе с их приором, выстроившихся на трех ступенях крыльца для встречи его величества.

Во время перехода к аббатству от места последней остановки в монастыре капуцинов герцог Анжуйский, с утра находившийся на ногах, от усталости почувствовал себя дурно и спросил разрешения у короля удалиться в свой дворец. Разрешение это было ему даровано.

Дворяне герцога отделились от процессии и ушли вместе с ним, как бы желая высокомерно подчеркнуть, что они сопровождали герцога, а не короля.

Но в действительности дело было в том, что трое из них собирались на следующий день драться и не хотели утомлять себя сверх меры.

У порога аббатства король, под тем предлогом, что Келюс, Можирон, Шомберг и д’Эпернон нуждаются в отдыхе не меньше Ливаро, Рибейрака и Антрагэ, отпустил и их тоже.

Архиепископ с утра совершал богослужение и, так же как и другие священнослужители, еще ничего не ел и падал от усталости. Король пожалел этих святых мучеников и, дойдя, как мы уже говорили, до выхода в аббатство, отослал их всех.

Потом, обернувшись к приору Жозефу Фулону, он сказал гнусавым голосом:

— Вот и я, отец мой. Я пришел сюда как грешник, жаждущий обрести покой в вашей мирной обители.

Приор поклонился.

Затем, обращаясь к тем, кто выдержал этот тяжелый путь и вместе с ним дошел до аббатства, король сказал:

— Благодарю вас, господа, ступайте с миром.

Каждый отвесил ему низкий поклон, и дарственный грешник, покаянно бия себя в грудь, медленно взошел по ступеням в аббатство.

Как только Генрих переступил через порог, двери за ним закрылись.

Король был столь глубоко погружен в свои размышления, что, казалось, не заметил этого обстоятельства, в котором к тому же ничего странного и не было: ведь свою свиту он отпустил.

— Сначала, — сказал приор королю, — мы проводим ваше величество в склеп. Мы украсили его, во славу властителей небесного и земного, как могли лучше.

Генрих молча склонил голову в знак согласия и последовал за аббатом.