— Разве у вас нет Орильи? — спросил он.
— Какой-то лютнист!
— О! Ваше высочество! Вы забываете про остальные его таланты. Мне казалось, что он выполняет у вас и другие обязанности. Да и помимо Орильи у вас есть еще десяток или дюжина дворян: я слышу их шаги в моей прихожей.
Портьера на дверях стала медленно отодвигаться.
— Кто там? — высокомерно спросил герцог. — Кто смеет без предупреждения входить в комнату, где нахожусь я?
— Это я, Реми, — ответил Одуэн и уверенно, не проявляя ни малейших признаков смущения, вошел в комнату.
— Что это еще за Реми? — спросил герцог.
— Реми, ваше высочество, — ответил молодой человек, — лекарь.
— Реми больше чем лекарь, ваше высочество, — добавил Бюсси, — он мой друг.
— А! — произнес задетый этими словами герцог.
— Ты слышал желание его высочества? — спросил Бюсси, готовый встать с постели.
— Да, чтобы вы сопровождали его высочество, но…
— Но что? — сказал герцог.
— Но вы, господин граф, не будете сопровождать его высочество, — продолжал Одуэн.
— Это еще почему? — с вызовом спросил Франсуа.
— Потому, что на улице слишком холодно.
— Слишком холодно? — переспросил герцог, пораженный тем, что ему возражают.
— Да, слишком холодно. И поэтому я, отвечающий за здоровье господина де Бюсси перед его друзьями и особенно перед самим собой, запрещаю ему выходить.
Несмотря на эти слова, Бюсси все же поднялся на постели, но Реми взял его руку и многозначительно пожал ее.
— Прекрасно, — сказал герцог. — Если прогулка столь опасна для вашего здоровья, оставайтесь.
И Франсуа в крайнем раздражении сделал два шага к двери.
Бюсси не шевельнулся.
Герцог снова возвратился к кровати.
— Так, значит, решено — ты не хочешь рисковать?
— Вы же видите, ваше высочество, — ответил Бюсси, — мой лекарь запрещает мне.
— Тебе следовало бы позвать Мирона: это опытный врач.
— Ваше высочество, я предпочитаю врача-друга врачу-ученому, — возразил Бюсси.
— В таком случае прощай.
— Прощайте, ваше высочество.
И герцог удалился.
Как только он покинул дворец Бюсси, Реми, провожавший его взглядом до самого выхода, бросился к больному.
— А теперь, сударь, вставайте, пожалуйста, и как можно скорее.
— Зачем?
— Чтобы отправиться на прогулку со мной. В комнате
—
— С тех пор как он ушел, погода переменилась.
— Значит?.. — сказал, приподнимаясь, заинтересованный Бюсси.
— Значит, теперь, — ответил Одуэн, — я убежден, что свежий воздух пойдет вам на пользу.
— Ничего не понимаю, — сказал Бюсси.
— А разве вы понимаете что-нибудь в микстурах, которые я вам даю? Тем не менее вы их проглатываете. Ну, живей! Поднимайтесь! Прогулка с герцогом Анжуйским была бы опасна; с вашим лекарем она будет целительной. Это я вам говорю. Может быть, вы мне больше не доверяете? В таком случае, откажитесь от моих услуг.
— Ну что же, пойдем, раз ты этого хочешь, — сказал Бюсси.
— Так надо.
Бледный и дрожащий Бюсси встал на ноги.
— Интересная бледность, красивый больной! — заметил Реми.
— Но куда мы пойдем?
— В один квартал, где я как раз сегодня сделал анализ воздуха.
— И этот воздух?..
— Целителен для вашего недуга, ваше сиятельство.
Бюсси оделся.
— Шляпу и шпагу! — приказал он.
И он нахлобучил первую и пристегнул вторую.
Затем вышел на улицу вместе с Реми.
III
ЭТИМОЛОГИЯ УЛИЦЫ ЖЮСЬЕН
Реми взял своего пациента под руку, свернул налево, на улицу Кокийер, и шел по ней до крепостного вала.
— Странно, — сказал Бюсси, — ты ведешь меня к болотам Гранж-Бательер. Это там-то, по-твоему, целительный воздух?
— Ах, сударь, — ответил Реми, — чуточку терпения. Сейчас мы пройдем мимо улицы Пажевен, оставим справа от нас улицу Бренез и выйдем на Монмартр; вы увидите, что это за прелестная улица.
— Ты полагаешь, я ее не знаю?
— Ну что ж, если вы ее знаете, тем лучше! Мне не надо будет тратить время на то, чтобы знакомить вас с ее красотами, и я без промедления отведу вас на одну премилую маленькую улочку. Идемте, идемте, больше я не скажу ни слова.
И в самом деле, после того как Монмартрские ворота остались слева и они прошли по улице около двухсот шагов, Реми свернул направо.
— Да ты меня дурачишь, Реми, — воскликнул Бюсси, — мы возвращаемся туда, откуда пришли!
— Это улица Жипсьен или Эжипсьен, как вам будет угодно, народ уже начинает именовать ее улицей Жисьен, а вскорости и вовсе будет называть улицей Жюсьен, потому что так звучит приятней и потому что таков дух языков — чем дальше к югу, тем больше гласных. Вы должны бы знать это, сударь, ведь вы побывали в Польше. Там, у этих забияк, идо сих пор по четыре согласных подряд стоят, и поэтому разговаривают они, словно камни жуют, да при этом еще бранятся. Разве не так?
— Так-то оно так, — сказал Бюсси, — но ведь мы сюда пришли не затем, чтобы изучать филологию. Послушай, скажи мне: куда мы идем?