Графиня де Монсоро

— Поглядите на эту церквушку, — сказал Реми, не отвечая на вопрос, — какова? Ах, ваше сиятельство, как отлично она расположена: фасадом на улицу, а апсидой — к саду церковного прихода! Бьюсь об заклад, что до сих пор вы ее не замечали!

— Ив самом деле, — отозвался Бюсси, — как-то не замечал.

Бюсси не был единственным знатным господином, который никогда не переступал порог церкви святой Марии Египетской, этого храма, посещаемого только простолюдинами и известного прихожанам также под именем часовни Кокерон.

— Ну что ж, — сказал Реми, — теперь, когда вы знаете, как эта церковь называется, и когда вы вдоволь налюбовались ею снаружи, войдемте, и вы посмотрите на витражи нефа: они достойны этого.

Бюсси посмотрел на Одуэна и увидел на лице молодого человека такую ласковую улыбку, что сразу понял: молодой лекарь привел его в церковь не затем, чтобы показать ему витражи, которые к тому же в вечерних сумерках нельзя было толком и разглядеть, а совсем с другой целью.

Следует заметить, что кое-чем в церкви все же стоило полюбоваться, потому что она была освещена для предстоящей службы: стены ее украшали наивные росписи XVI века; такие фрески еще сохранились в немалом количестве в Италии благодаря ее прекрасному климату, а у нас сырость — с одной стороны и вандализм — с другой стерли со стен эти предания минувших времен, эти свидетельства веры, ныне утраченной. Художник изобразил для короля Франциска I и по его указаниям жизнь святой Марии Египетской, и среди наиболее интересных событий простодушный живописец, великий друг правды если не анатомической, то, по крайней мере, исторической, в самом видном месте часовни поместил тот щекотливый эпизод, когда святая Мария, за отсутствием у нее денег для расчета с лодочником, предлагает ему себя вместо оплаты за перевоз.

Справедливости ради вы вынуждены сказать, что, несмотря на глубочайшее уважение прихожан к обращенной Марии Египетской, многие почтенные женщины округи считали, что художник мог бы поместить этот эпизод где-нибудь в другом месте или хотя бы передать его не столь бесхитростно; при этом они ссылались на то или, вернее сказать, красноречиво умалчивали о том, что некоторые особенности фрески слишком часто привлекают взоры юных приказчиков, которых их хозяева-суконщики приводят в церковь по воскресеньям и на праздники.

Бюсси поглядел на Одуэна. Тот, на мгновение превратившись в юного приказчика, с превеликим вниманием разглядывал эту фреску.

— Ты что, собирался пробудить во мне анакреонтические мысли этой твоей часовней? — спросил Бюсси. — Если это так, то ты ошибся. Надо привести сюда монахов или школьников.

— Боже упаси, — сказал Одуэн. — Omnis cogitatio libidinosa cerebrum inficit.

— А зачем же тогда?..

— Проклятье! Не глаза же выкалывать себе, прежде чем войти сюда.

— Послушай, ведь ты привел меня не для того, чтобы показать мне колени святой Марии Египетской, а с какой-то другой целью, правда?

— Только для этого, черт возьми! — сказал Реми.

— Ну что ж, тогда пойдем, я на них уже насмотрелся.

— Терпение! Служба кончается. Если мы выйдем сейчас, мы потревожим молящихся.

И Одуэн легонько придержал Бюсси за локоть.

— Ну вот, все и выходят, — сказал Реми. — Поступим и мы так же, если вы не возражаете.

Бюсси с заметно безразличным и рассеянным видом направился к двери.

— Да вы этак и святой воды забудете взять. Где ваша голова, черт возьми? — сказал Одуэн.

Бюсси послушно, как ребенок, пошел к колонне, в которую была вделана чаша с освященной водой.

Одуэн воспользовался этим, чтобы сделать условный знак какой-то женщине, и она при виде жеста молодого лекаря, в свою очередь, направилась к той же самой колонне.

Поэтому в тот момент, когда граф поднес руку к чаше в виде раковины, поддерживаемой двумя египтянами из черного мрамора, другая рука, несколько толстоватая и красноватая, но тем не менее несомненно принадлежавшая женщине, протянулась к его пальцам и смочила их очистительной влагой.

Бюсси не смог удержаться от того, чтобы не перевести свой взгляд с толстой красной руки на лицо женщины; в то же мгновение он внезапно отступил на шаг и побледнел — во [26] владелице этой руки он признал Гертруду, полускрытую черным шерстяным покрывалом.

Он застыл с вытянутой рукой, забыв перекреститься, а Гертруда, поклонившись ему, прошла дальше, и ее высокий силуэт обрисовался в портике маленькой церкви.

В двух шагах позади Гертруды, чьи мощные локти раздвигали толпу, шла женщина, тщательно укутанная в шелковую накидку; изящные и юные очертания ее хрупкого стана, прелестные ножки тут же заставили Бюсси подумать, что во всем мире нет другого такого стана, других таких ножек, другого такого облика.

Реми не пришлось ничего ему говорить, молодой лекарь только посмотрел на графа. Теперь Бюсси понимал, почему Одуэн привел его на улицу святой Марии Египетской и заставил войти в эту церковь.

Бюсси последовал за женщиной, Одуэн последовал за Бюсси.