Графиня де Монсоро

Сердце Дианы было переполнено такой огромной и мучительной радостью, она была так опьянена своей молодостью, красотой, любовью, что, пока она бежала, ей казалось, будто душа на крыльях возносит ее к Всевышнему.

Но от дома до просеки было не близко, ножки молодой женщины устали приминать густую траву, и несколько раз у нее перехватывало дыхание, поэтому она очутилась на месте свидания лишь в ту минуту, когда Бюсси уже показался на гребне стены и устремился вниз.

Он увидел, как она бежит. Она издала крик радости. Он шагнул к ней с протянутыми руками. Она бросилась к нему и положила обе свои руки на его груди: долгое, страстное объятие заменило им пожелание доброго утра.

О чем им было говорить? Они любили друг друга.

О чем им было думать? Они видели друг друга.

Чего им было желать? Они сидели рядом и держались за руки.

День пролетел, как один час.

Диана первой очнулась от сладостного оцепенения, от этого сна утомленной счастьем души. Бюсси прижал замечтавшуюся молодую женщину к сердцу и сказал:

— Диана, мне кажется, что только сегодня я начал жить, мне кажется, что сегодня я увидел ясно путь, ведущий к вечности. Вы — свет, благодаря которому я нашел дорогу к счастью! Прежде я ничего не ведал ни об этом мире, ни о жизни людей в нем. Могу только повторить вам то, что говорил вчера: я начал жить благодаря вам и умру возле вас.

— А я, — отвечала ему Диана, — еще недавно была готова без сожаления броситься в объятия смерти, а теперь я содрогаюсь от страха, что не проживу достаточно долго, чтобы исчерпать все сокровища, которые сулит мне ваша любовь. Но почему вы не хотите прийти в замок, Луи? Отец был бы счастлив видеть вас, господин Сен-Люк — ваш друг, и он не болтлив… Подумайте, ведь каждый лишний час, проведенный вместе, для нас бесценен.

— Увы, Диана, стоит мне однажды появиться в замке — и я буду ходить туда каждый день; а если я буду ходить туда каждый день, вся округа об этом узнает, и если слух дойдет до ушей этого чудовища — вашего супруга, он примчится… Вы не позволили мне избавить вас от него…

— Зачем? — сказала она с тем выражением, которое можно услышать только в голосе женщины, которая знает, что любима.

— Поэтому для нашей безопасности, то есть для безопасности нашего счастья, вам очень важно скрыть нашу тайну от всех; ее знает уже госпожа де Сен-Люк… Сен-Люку она тоже станет известна.

— О! Почему же?..

— Разве вы могли бы скрыть от меня что-нибудь? — сказал Бюсси. — От меня, теперь?..

— Не могла бы, это верно.

— Сегодня утром я послал Сен-Люку записку с просьбой о встрече в Анже. Он приедет. Я возьму с него слово дворянина, что он никогда не проронит ни звука о наших с вами отношениях. Это тем более важно, дорогая Диана, что меня несомненно повсюду разыскивают. Когда мы покинули Париж, там происходили важные события.

— Вы правы… и к тому же отец мой так щепетилен в вопросах чести, что, несмотря на всю свою любовь ко мне, способен изобличить меня перед господином де Монсоро.

— Будем же свято хранить тайну… и если Бог выдаст нас нашим врагам, мы, по крайней мере, сможем сказать, что сделали все от нас зависящее.

— Бог милостив, Луи, не надо сомневаться в нем в такую минуту.

— Я не сомневаюсь в Боге, я опасаюсь дьявола: он может позавидовать нашему счастью.

— Простимся, мой господин, и не скачите так быстро, меня пугает ваш конь.

— Не бойтесь, он уже знает дорогу: это самый послушный и надежный конь из всех, на которых мне о сих пор приходилось ездить. Когда я возвращаюсь в город, погрузившись в свои сладостные мысли, я даже не касаюсь поводьев, он сам везет меня, куда нужно.

Влюбленные обменялись еще множеством фраз в этом же роде, перемежая их бесчисленными поцелуями.

Но вот вблизи замка раздались условленные звуки охотничьего рога, и Бюсси удалился.

Полный впечатлений и гордый своей свободой, ибо почести и заботы, связанные с богатством, и милости принца крови всегда сковывали его, как золотые цепи, он медленно приближался к городу, когда сообразил, что уже недалек час закрытия городских ворот. Конь, весь день щипавший листву и траву, продолжал заниматься этим и по дороге, а между тем уже надвигалась ночь. Бюсси собрался было пришпорить его, чтобы наверстать потерянное время, как вдруг услышал позади цокот копыт.

Человеку, который вынужден скрываться, и в особенности влюбленному, во всем чудится угроза.

Бюсси размышлял, что лучше — пустить коня в галоп и вырваться вперед или свернуть в сторону и дать всадникам проехать мимо? Но те скакали так стремительно, что через мгновение уже настигли его.

Всадников было двое.

Рассудив, что не будет трусостью уклониться от встречи с двумя, если сам ты стоишь четырех, Бюсси отъехал на обочину и увидел всадника, изо всех сил пришпоривавшего своего коня, которого второй всадник подгонял еще и частыми ударами хлыста.

— Ну-ну, вот уже и город, — приговаривал этот последний с сильнейшим гасконским акцентом, — еще триста раз ударить хлыстом и сто — вонзить шпоры. Мужайтесь, мужайтесь!