Графиня Де Шарни

Ясно, что такая болезнь вряд ли могла на самом деле привести к смерти.

Гийом де Нанжи, напротив, повествует о смерти победителя при Монс-ан-Тюэль так:

«Филиппа, короля Французского, поразила тяжелая болезнь, причина коей была лекарям неизвестна и вызвала у них, как и у многих других людей, изумление и даже растерянность: ни пульс, ни исследование мочи не подтверждали болезни и уж тем более не предвещали скорой кончины. Наконец, он приказал домашним перенести его в Фонтенбло, где он родился. Там он в присутствии и на виду у многих людей исповедался горячо и с поразительной искренностью и получил отпущение грехов, после чего отдал Богу душу, как истинный католик, на тридцатом году своего правления, в пятницу накануне дня апостола Андрея Первозванного».

Все вплоть до Данте считают смерть Филиппа карой а-а ненависть.

А Данте изображает его погибшим от удара кабана, вспоровшего ему живот.

«Он умер от сокрушительного удара, этот вор, которого видели на Сене, когда он подделывал монеты!»

Папы, жившие в Авиньоне после Климента V, то есть Иоанн XXII, Бенедикт XII, Климент VI, только и ждали случая купить Авиньон.

И случай представился последнему из них.

Юная девушка, еще несовершеннолетняя Иоанна Неаполитанская, не то чтобы продала, а отдала город в обмен на отпущение грехов за убийство, совершенное ее любовниками.

Став совершеннолетней, она потребовала возвратить ей город; однако Климент VI впился в него зубами!

Он так крепко держал его в своих руках, что, когда в 1377 году Григорий XI перенес центр папства в Рим, в Авиньоне оставался легат28, а город находился в подчинении у Рима.

Это положение сохранялось и в 1791 году, когда вдруг произошли события, послужившие причиной этого долгого отступления.

Как и в те времена, когда Авиньон был поделен между королем Неаполитанским – графом Прованским и королем Французским – графом Тулузским, в Авиньоне одновременно существовали два Авиньона: город церковный и город торговый.

Церковный, город насчитывал сто церквей, двести монастырей, там же находился папский дворец.

Через торговую часть города протекала река, там были свои ткачи, там же пересекались торговые пути из Лиона в Марсель, из Нима в Турин.

В этом несчастном городе жили, так сказать, французы короля и французы папы.

Французы торговой части города были настоящие французы; французы, жившие в церковном городе, были скорее итальянцами.

Французы, принадлежавшие Франции, то есть торговцы, трудились не покладая рук, добывая хлеб в поте лица своего, чтобы прокормить жен и детей, и едва сводили концы с концами.

Французы, принадлежавшие Италии, то есть духовные лица, имели все: и власть и деньги; это были аббаты, епископы, архиепископы, проводившие время в праздности элегантные и дерзкие кардиналы, чичисбеи светских дам, чувствовавшие себя, впрочем, хозяевами и с простолюдинками, падавшими на колени при их появлении и норовившими припасть губами к их холеным рукам.

Возьмите, к примеру, красавца аббата Маури: это типичный франко-итальянец, сын сапожника, аристократ вроде Лозена, гордец не хуже Клермон-Тоннера, наглый, как лакей!

Повсюду, прежде чем повзрослеть и, следовательно, испытать страсть, дети водят дружбу.

В Авиньоне учатся ненавидеть с самого рождения.

14 сентября 1791 года, – во времена Учредительного собрания, – королевским декретом к Франции были присоединены Авиньон и Венецианское графство.

Вот уже год Авиньон переходил из рук в руки то профранцузской, то антифранцузской партии.

Скандал разразился в 1790 году.

Однажды ночью паписты забавы ради повесили манекен с трехцветной лентой в петлице.

Наутро Авиньон при виде этой сцены взорвался возмущением Четверых папистов, не имевших к этому делу ни малейшего отношения: двух знатных господ, одного буржуа и одного мастерового, – выволокли из собственных домов и повесили вместо манекена.

Во главе профранцузской партии стояли два молодых человека, Дюпра и Менвьель, а также господин средних лет по имени Лекюийе.

Последний был француз в полном смысле этого слова: он был родом из Пикардии; пылкость натуры сочеталась в нем со склонностью к обдуманным поступкам: он осел в Авиньоне в качестве нотариуса и секретаря муниципалитета.

Эти трое подняли то ли две, то ли три тысячи сол дат и попытались вместе с ними высадиться на Карпан-трасе, что, однако, не удалось.