Графиня Де Шарни

– Эх, гражданин Жильбер!.. Можно подумать, что я разбойник, ежели я голосовал за смерть короля!

Человек в черном поднял глаза, печально покачал головой и протянул руку своему товарищу со словами:

– Нет, Бийо, вы такой же разбойник, как я аристократ: вы голосовали по совести и я – тоже; только я голосовал за жизнь, а вы – за смерть. А как ужасно лишать человека того, что никакая человеческая власть не в силах ему вернуть!

– По-вашему выходит, что на деспотизм нельзя поднять руку? По-вашему, свобода – это бунт, а правосудие существует только для королей, иными словами – для тиранов? Что же тогда остается народам? Право служить и повиноваться И это говорите вы, господин Жильбер, ученик Жан-Жака, гражданин Соединенных Штатов!

– Я говорю совсем о другом, Бийо; я не могу питать неуважение к народу.

– Ну так я вам скажу, господин Жильбер, со всей резкостью своего грубого здравого смысла, и я вам разрешаю ответить мне со всей утонченностью вашего ума. Допускаете ли вы, что нация, считающая себя угнетенной, имеет право лишить свою Церковь владений, урезать в правах или вовсе уничтожить своего властелина, объявить им бой и освободиться от ига?

– Несомненно.

– В таком случае она имеет право закрепить результаты своей победы?

– Да, Бийо, она вправе это сделать, безусловно так; но ничего нельзя закреплять путем насилия, с помощью убийства. Помните: «Человек, ты не имеешь права убивать своих ближних!»

– Но короля нельзя назвать моим ближним! – вскричал Бийо. – Король – мой враг! Я вспоминаю, как моя бедная мать читала мне Библию; я помню, что Самуил говорил иудеям, просившим у него царя.

– Я тоже помню, Бийо; однако Самуил обличал Саула, но не убил его.

– Ну, я знаю: стоит мне пуститься с вами в рассуждения, как тут я и пропал! Я вас попросту спрошу: имели мы право взять Бастилию?

– Да.

– Имели мы право, когда король хотел лишить народ свободы собраний, устроить день Игры в мяч?

– Да.

– Имели, мы право, когда король хотел запугать Учредительное собрание праздником телохранителей и сосредоточением войска в Версале, пойти за королем в Версаль и привести его в Париж?

– Да.

– Имели мы право, когда король попытался сбежать, чтобы перейти на сторону неприятеля, задержать его в Варенне?

– Да.

– Имели мы право на двадцатое июня, когда увидели, что после клятвы Конституции тысяча семьсот восемьдесят девятого года король ведет переговоры с эмигрантами и вступает в сговор с заграницей?

– Да.

– А когда он отказался санкционировать законы, выражавшие волю народа, имели мы право на десятое августа, иными словами – захватить Тюильри и провозгласить низложение?

– Да.

– Имели мы право, когда, находясь под стражей в Тампле, король давал повод к заговорам против свободы, передать его в руки Национального конвента, чтобы судить его?

– Имели.

– Ежели мы имели право его судить, то мы имели право и осудить..

– Да, можно было приговорить его к изгнанию, к ссылке, к пожизненному заключению, к чему угодно, но не к смерти.

– А почему, собственно, не к смерти?

– Потому что он виноват на деле, но его нельзя обвинить в злом умысле. Вы судили его с точки зрения народа, дорогой мой Бийо; а ведь он-то действовал как монарх. Разве он был тираном, как вы его называете? Нет. Разве он был угнетателем народа? Нет. А соучастником преступлений аристократии? Нет. А врагом свободы? Нет!

– Стало быть, вы, доктор Жильбер, судили его с точки зрения монархии.

– Нет, потому что тогда я бы его оправдал.

– Разве вы его не оправдываете, ежели голосовали за сохранение ему жизни?