Графиня Де Шарни

– Таково было мнение и польского короля, государь, – прибавил Фавра. – Ибо он с уверенностью заявил своим друзьям: считая, что образовавшееся положение невыносимо и что жизни угрожает опасность, он желает, чтобы ему представили несколько планов бегства. Несмотря на все трудности, его вниманию были предложены три плана: я упомянул о трудностях, государь, так как ваше величество может заметить, что королю Станиславу было значительно сложнее выбраться из Данцига, нежели вам, если бы вашему величеству вдруг пришла в голову фантазия покинуть Париж… В почтовой карете, – если бы вашему величеству захотелось уехать без лишнего шума и не привлекая внимания, – вы могли бы за одни сутки достичь границы; а если вы пожелали бы уехать из Парижа по-королевски, достаточно было бы приказать какому-нибудь дворянину, которому король окажет честь своим доверием, собрать тридцать тысяч человек и прийти за королем прямо в Тюильри… В обоих случаях успех несомненен…

– Государь! – подхватила королева. – Если маркиз де Фавра так говорит, вы, ваше величество, можете быть уверены в том, что это чистая правда.

– Да, – кивнул король, – однако мое положение далеко не столь безнадежно, как положение короля Станислава; Данциг был окружен московитами, как сказал маркиз, крепость Вехзельмунд, его последний оплот, только что капитулировала, я же…

– Вы же окружены парижанами, – нетерпеливо перебила его королева, – четырнадцатого июля они взяли Бастилию, в ночь с пятого на шестое октября они хотели вас убить, а днем шестого октября они силой привезли вас в Париж, всю дорогу оскорбляя вас и ваших близких… Да уж, хорошенькое положение! Я бы предпочла оказаться на месте короля Станислава.

– Ну, ну, сударыня…

– Король Станислав рисковал только тюрьмой, в крайнем случае – смертью, а мы… Король остановил ее взглядом.

– Разумеется, последнее слово за вами, государь, – продолжала королева, – вы сами должны решить, что нам делать.

И она, едва сдерживаясь от нетерпения, села напротив портрета Карла I.

– Господин де Фавра! – обратилась она к маркизу. – Я сейчас беседовала с вашей супругой и вашим старшим сыном. Мне показалось, что они оба исполнены смелости и решимости, как и подобает супруге и сыну честного дворянина; что бы ни произошло, – ежели предположить, что нечто произойдет, – они могут положиться на королеву Французскую; королева их не оставит: она – дочь Марии-Терезии и умеет ценить смелость.

Короля словно подхлестнула бравада королевы, и он подхватил:

– Так вы говорите, маркиз, что королю Станиславу были предложены три способа бегства?

– Да, государь.

– Какие же?

– Во-первых, государь, королю предложили переодеться крестьянином; графиня Шапока, супруга померанского наместника, говорившая на немецком языке, как на родном, передала ему, что она готова одеться крестьянкой и провести короля под видом ее супруга, положившись на проверенного человека, прекрасно знавшего страну. Это – тот самый способ, который я прежде всего имел в виду, говоря о бегстве короля Французского в том случае, если это нужно сделать тайно, ночной порой…

– А во-вторых? – перебил его Людовик XVI, словно ему было неприятно сравнение с королем Станиславом.

– Во-вторых, государь, можно было с тысячью людей рискнуть пробиться сквозь кольцо московитов; об этом способе я тоже уже упоминал в разговоре с королем Французским и заметил при этом, что у него в распоряжении не одна, а тридцать тысяч человек.

– Вы сами видели, на что мне пришлось употребить эти тридцать тысяч человек четырнадцатого июля, господин де Фавра, – отвечал король. – Перейдем к третьему способу.

– Третье предложение было Станиславом принято; оно заключалось в том, чтобы, переодевшись в крестьянское платье, выйти из Данцига, но не в сопровождении женщины, которая могла бы оказаться в пути обузой, не с тысячью человек, которые все от первого до последнего могли быть перебиты, так и не сумев прорвать кольцо вражеских войск, а отправиться лишь с двумя-тремя надежными людьми, которые всегда пройдут, где угодно. Этот третий способ был предложен господином Монти, французским послом, и поддержан моим родственником генералом Штейнфлихтом.

– Этот план и был принят?

– Да, государь. Если какой-нибудь король окажется в таком же положении, как польский король, или в положении сходном, и, остановившись на этом плане, соблаговолит оказать мне такое же доверие, какое ваш венценосный прадед оказал генералу Штейнфлихту, я мог бы головой поручиться за этот план, в особенности – когда дороги столь безлюдны, как во Франции, а король – такой прекрасный наездник, как ваше величество.

– Ну, разумеется! – подхватила королева. – Однако в ночь с пятого на шестое октября король мне клятвенно обещал, что никогда не уедет без меня и даже не будет замышлять бегство без моего участия; если король дал слово, он его не нарушит.