Графиня Де Шарни

– С той самой минуты, как я его впервые увидала. Королева в испуге отпрянула, поразившись тому, что у мраморной статуи, как оказалось, есть душа.

– И вы молчали?

– Вам это известно лучше, чем кому бы то ни было, ваше величество.

– Почему же вы молчали?

– Я заметила, что его любите вы.

– Не хотите ли вы сказать, что любили его больше меня, раз я ничего не видела?

– Вы ничего не видели потому, – с горечью отвечала Андре, – что и он вас любил, ваше величество.

– Да… А теперь я прозрела, потому что он меня больше не любит. Это вы хотели сказать? Андре опять промолчала.

– Отвечайте же! – приказала королева, вцепившись ей в плечо. – Признайтесь, что он меня больше не любит!

Андре не отвечала ни словом, ни жестом, ни взглядом.

– Нет, лучше бы умереть!.. – вскричала королева. – Убейте же меня, скажите, что он меня не любит!.. Ну, он меня не любит, так?..

– Любит граф де Шарни или нет – это его тайна. Не мне ее открывать, – отвечала Андре.

– Его тайна… Не только его!.. Вам-то, я полагаю, он ее доверил? – с горечью заметила королева.

– Никогда граф де Шарни ни единым словом не обмолвился со мной о том, любит он вас или нет.

– А нынче утром?

– Я не видела сегодня графа.

Королева взглянула на Андре так, словно пыталась прочесть самые сокровенные тайны ее сердца.

– Вы хотите сказать, что вам ничего не известно об отъезде графа?

– Я этого не сказала.

– Как же вы узнали о его отъезде, если не виделись с графом де Шарни?

– Он сообщил мне об этом в письме.

– Он вам написал?.. – обронила королева. Подобно Ричарду III, вскричавшему в решительную минуту: «Полцарства за коня!», Мария-Антуанетта была готова закричать: «Полцарства за письмо!» Андре поняла, о чем страстно мечтает королева. Однако она позволила себе жестокую радость, заставив свою соперницу немного помучиться.

– У вас, разумеется, нет при себе письма, которое граф написал вам перед отъездом?

– Вот тут вы ошибаетесь, ваше величество, – проговорила Андре. – Это письмо при мне.

Достав из-за корсажа письмо, еще теплое и пропитавшееся запахом ее кожи, она подала его королеве.

Королева так и затрепетала, коснувшись письма; она на мгновение сжала его в руке, не зная, должна ли она его прочесть или его следовало вернуть графине. Нахмурившись, она взглянула на Андре, потом, решительно отбросив сомнения, воскликнула:

– Искушение слишком велико!

Она развернула письмо и, подавшись к канделябру, прочитала следующее:

«Сударыня!

Я уезжаю через час из Парижа по приказу короля. Я не могу Вам сказать, ни куда я еду, ни зачем я уезжаю, ни как долго меня не будет в Париже: все это Вас, вероятно, мало интересует, однако я счел себя вправе сообщить Вам об этом.

Была минута, когда я едва не пришел к Вам, чтобы сказать об этом лично, но не осмелился сделать это без Вашего позволения…»

Королева узнала все, что хотела знать, и собралась было вернуть письмо Андре; но та, словно забыв, что она должна повиноваться, а не приказывать, властно проговорила:

– Читайте до конца! Королева продолжала читать:

«…Я отказался от предложенной мне недавно поездки, полагая, – безумец! – что меня удерживает в Париже чья-то симпатия. Однако с тех пор я, увы, получил доказательство обратного и потому был рад возможности удалиться от тех, кому я безразличен.

На случай, если в этой поездке меня ждет судьба бедного Жоржа, я принял все необходимые меры к тому, чтобы Вы первой узнали о постигшем меня несчастье и о возвращаемой Вам свободе. Я хочу, чтобы Вы знали, какое глубокое восхищение вызывает в моем сердце Ваша беззаветная преданность той, которая не смогла по достоинству вознаградить Вас за все, чем Вы пожертвовали ради нее: своей молодостью, красотой и счастьем.

Об одном я прошу Бога и Вас: вспоминайте несчастного, который слишком поздно понял, какое сокровище держал в своих руках.

Примите уверения в моем глубочайшем уважении,

Граф Оливье де Шарни».