Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

— Однако как бы ни был он тщеславен, мы в состоянии его удовлетворить… Предположим, что он хочет разбогатеть…

— Он не хочет разбогатеть.

— Может, ему хочется стать министром?

— Возможно, он желает стать более чем министром!

Королева бросила на Варнава испуганный взгляд.

— А мне казалось, — заметила она, — что кабинет министров — это предел мечтаний для любого из наших поданных; разве не так?

— Если господин де Робеспьер относится к королю как к низверженному монарху, стало быть, он не считает себя подданным короля.

— Так чего же он хочет? — ужаснулась королева.

— Ваше величество, бывают времена, когда люди определенного склада ума мечтают о новых политических титулах вместо пообносившихся старых.

— Да, я понимаю, что господин герцог Орлеанский мечтает стать регентом — его происхождение позволяет ему занять этот высокий пост. Но чтобы господин де Робеспьер, мелкий провинциальный адвокат…

Королева совсем позабыла, что Варнав тоже был мелким провинциальным адвокатом.

Однако он оставался невозмутим — то ли потому, что удар не достиг цели, то ли потому, что Варнав имел мужество, встретив его, скрыть боль.

— Марий и Кромвель были выходцами из народа, — заметил он.

— Марий! Кромвель!.. Увы, когда я слышала в детстве эти имена, я и не подозревала, что наступит день, когда они приобретут для меня столь роковое звучание… Впрочем, мы все время отклоняемся от темы нашего разговора, пытаясь дать оценку происходящему; итак, вы сказали, что господин де Робеспьер выступил против петиции, предложенной господином Лакло и поддержанной господином Дантоном.

— Да; однако в эту минуту в Собрание хлынула толпа: обычные крикуны Пале-Рояля, свора проституток — сброд, нанятый для поддержки Лакло; и с его предложением не только согласились, но Собрание объявило, что завтра в одиннадцать часов утра в Якобинском клубе будет прослушана петиция, потом ее отнесут на Марсово поле, там на алтаре отечества она будет подписана, а оттуда разослана в общества якобинцев в провинциях, где ее также должны будут подписать.

— А кто составляет эту петицию?

— Дантон, Лакло и Бриссо.

— Все трое — наши враги?

— Да, ваше величество.

— Ах, Боже мой! Что же на это ответят наши друзья — сторонники конституции?

— В этом-то как раз все и дело!.. Завтра они решили все поставить на карту.

— Значит, они не смогут оставаться членами Якобинского клуба?

— Вы прекрасно разбираетесь и в людях, и в их делах, ваше величество! Это и позволяет вам правильно оценить создавшееся положение… Да, ваши друзья под предводительством Дюпора и Ламета только что разошлись с вашими врагами. Они образовали Клуб фейянов в противовес якобинцам.

— Что такое фейяны? Простите меня, я ничего не знаю. В наш политический язык входит так много новых имен и названий, что я вынуждена обо всем вас расспрашивать.

— Ваше величество, Фейяны — это большое монастырское здание, расположенное рядом с манежем и, следовательно, примыкающее к Национальному собранию; оно же дало имя террасе Тюильри.

— Кто еще войдет в этот клуб?

— Лафайет, то есть национальная гвардия; Байи — иными словами, муниципальная власть.

— Лафайет, Лафайет… Вы полагаете, на Лафайета можно рассчитывать?

— Мне кажется, он искренне предан королю.

— Предан королю… как дровосек — дубу, который он рубит под самый корень! Байи — еще куда ни шло: я не могу на него пожаловаться; скажу больше: это он донес нам на женщину, догадавшуюся о нашем отъезде. Но Лафайет…

— Ваше величество! У вас еще будет случай его осудить.

— Да, это правда, — согласилась королева, с тоской оглянувшись назад, — да… Версаль… Впрочем, вернемся к этому клубу: что собираются предпринять его члены? Что они хотят предложить? Стоит ли за ними реальная сила?

— За ними — огромная сила, потому что клуб будет опираться, как я уже имел честь доложить вашему величеству, и на национальную гвардию, и на городские власти, и на большинство в Собрании, которое голосует за нас. Кто останется в Клубе якобинцев? Пять-шесть депутатов: Робеспьер, Петион, Лакло, герцог Орлеанский; все они разобщены и способны произвести впечатление лишь на своих новых членов — на всякий сброд выскочек, крикунов, что станут шуметь, но не будут иметь никакого влияния.

— Да будет на то воля Божья, сударь! А пока скажите мне, что намерено предпринять Собрание?

— Назавтра члены Национального собрания постановили отчитать мэра Парижа за его сегодняшнюю нерешительность и мягкость. Это приведет к тому, что наш славный Байи, принадлежащий к породе часов, — а стало быть, чтобы он ходил, его нужно вовремя заводить, — заведется и пойдет.

В это мгновение часы пробили без четверти одиннадцать и часовой кашлянул.

— Да, да, — прошептал Барнав, — я знаю, мне пора уходить; однако мне кажется, что я не сказал вашему величеству и сотой доли того, о чем собирался сообщить.

— А я, господин Барнав, — отозвалась королева, — могу сказать вам в ответ только одно: я весьма признательна вам и вашим друзьям за то, что ради меня вы подвергаете себя опасностям.