Графиня фон Мален

«Герцог при дворе после ремонта отвел мне покои, покои хороши: с окнами большими, с камином и нужником, наконец покои у меня есть, что меня достойны. А слуг его высочество назначил всего двух, коих мне мало, так как конюха у меня нет и камердинера тоже, а есть лишь девки, что при мне и при моих покоях состоят. Я уж герцога просила, но он на скудость казны пеняет. А мебель у меня не новая, и платья другие нужны, уж те, в каких я приехала, в Вильбурге давно не носят, посему была бы рада я, если бы вы мне, брат, от щедрот своих хоть малую мзду жаловали. Хоть тысячи две, а лучше три талеров прислали бы».

«Три тысячи! Ох, и нагла графиня, забыла, что зуб ей телок выбил в хлеву, где она ночевала по детству».

«А про вас при дворе говорят много: что воин вы изрядный и, наверное, поможете маршалу какому-то мужиков одолеть».

«Давно писала, еще не знала, что мужиков я побил».

«А тут приехал ваш и мой недруг, граф. Герцог его принимал. Знаю, что они про вас говорили, так как человек, что прислуживал им за столом, про вас от них слыхал. А меня туда герцог не позвал, хотя всегда на обеды и ужины зовет.

С мольбами за вас, сестра ваша

графиня Брунхильда фон Мален».

«Вот курица, про всякую дурь, про платья да про холопов своих целый лист исписала, а про главное, про визит графа, всего одна строка! Баба, что с нее взять. Красоты сама редкостной, а мозги как у прочих баб. А денег все-таки придется ей послать. Не то, что просит, но монет пятьсот придется».

Вот как тут ему перестать тревожиться? Пока он воюет, враги его времени не теряют, затевают что-то. Да, и слава, и особенно деньги ему теперь совсем не помешают. И еще больше ему помехой не будет свой епископ в городе Малене.

Последним кавалер взял письмо жены. Писала она то, что всякая женщина глупая может написать: мол, за него молится и ждет с войны, Бригитт ей докучает, холопы непослушны. Читал он все это без интереса, единственное, на чем остановился, так это на том, что бремя ее проходит, и чрево ее велико, как Господом положено, что теперь ее и не тошнит больше, и что роды будут в начале сентября, коли Бог назначит. И что монахиня говорит, что первенец ее будет мальчик.

Волков положил письмо на стол. Ночь уже на дворе глубокая, лагерь спит, девки с солдатами не гуляют, тихо. Только сержанты окликают караульных вдали. К ужину кавалер почти не прикоснулся, а попросил Гюнтера принести бумагу и чернила и принялся писать. Первое письмо, конечно, писал ей, милой сердцу Бригитт.

Глава 26

Вилли пришел на заре за деньгами. Взял сто сорок четыре монеты и уехал в Нойнсбург за мушкетами, ему не терпелось попробовать оружие, что делал другой мастер. Заодно прихватил все письма, которые кавалер написал ночью. Волков сел завтракать, и тут ему доложили, что к нему пришли купцы.

– Что за купцы? – спросил он, отламывая горячего хлеба и глядя, как Гюнтер наливает в супную чашку ароматную черную жижу.

– Купцы из Рункеля, как они говорят, – отвечал ему сержант Хайценггер.

Волков подумал, что они пришли жаловаться на грабеж, что им устроили ландскнехты, и решил их не принимать, но тут сержант добавил:

– Говорят, что по делу о серебре.

– О серебре? – удивился генерал. Он щипцами колол сахар и маленькие кусочки его бросал в чашку с кофе.

«Уж не хозяева ли нашлись на мое серебро?»

– Ладно, зови.

Купчишки были знатные. Сразу видно, не нищие, хотя жили в маленьком городке. Три купца из гильдии менял, а еще один был выборный глава коммуны восточного Рункеля. Волков уже готовился услышать, что серебро они потеряли, нытье и просьбы возвратить, но старший из купцов сказал:

– Слух ходит, что вы, господин генерал, серебро экссонское нашли.

А Волков на это ничего не ответил. Мало ли какие слухи ходят.

– Вот мы и пришли, чтобы у вас его купить, – продолжал купец.

– Ах, купить? – Кавалер даже обрадовался. – Что ж, назначьте цену.

Времени у него не было, он хотел закончить и дело это, и завтрак побыстрее, чтобы пойти на берег, где Максимилиан уже снова вылавливал серебро.

Купцы переглянулись.