Графиня Листаль

В это же самое время Морис и граф выходили из кабинета.

Граф улыбнулся и сказал, подозвав ее знаком:

— Что ты там делаешь, Берта? Чего ты ждешь с таким нетерпением?

Молодая девушка опустила голову. Она сильно покраснела и слезы навернулись ей на глаза.

Де—Листаль нежно привлек ее к себе, поцеловал в лоб и сказал на ухо:

— Поди, пройдись по парку со своим женихом.

Не говоря ни слова, молодая девушка кинулась на шею отцу и зарыдала.

Граф был взволнован; так приятно видеть счастие близких, а в особенности своих детей.

— Ну, любезный Морис, сказал он, стараясь сделать свой дрожащий голос более твердым, подайте руку моей дочери и… постарайтесь утешить ее.

Молодые люди ушли.

В эту же минуту к замку подезжал Даблэн, судебный следователь.

— А! сказал граф, идя к нему на встречу и протягивая ему руки, вот и второй беглец!

Несколько минут спустя, раздался звонок, призывавший к завтраку.

Все собрались в большой столовой, отделанной дубом, с дубовой же мебелью.

Разговором руководил главным образом Даблэн и, казалось, не располагал скоро замолчать. Он разсказывал приключение на Амиенской станции и был неистощим в похвалах проницательности Мориса.

Берта время от времени благодарила его молчаливой, но тем не менее красноречивой улыбкой.

Одна только особа не обращала никакого внимания на то, что говорилось вокруг нея.

Это была сама графиня Листаль.

Слегка бледная, с немного нахмуренными бровями, она, казалось, была погружена в какия–то мысли. Ея глаза, обыкновенно столь живые, казались мутными из–под полузакрытых ресниц. Уже два раза граф спрашивал о причине ея печали.

Она жаловалась на нездоровье, на мигрень. Но было очевидно, что какая–то серьезная забота занимала ея ум.

Время от времени взгляд ея останавливался на графе, занятом разговором; затем она машинально глядела в окно, на парк, лежавший перед ея глазами.

Но ни кто, казалось, не обращал внимания на то, что происходило в ней. Сама она едва слушала разсказ Даблэна.

— Одним словом, говорил последний, не смотря на великолепныя соображения Мориса, это дело продолжает оставаться окруженным тайной, которая, до сих пор, кажется непроницаемой. Кто этот человек? Откуда именно он ехал? Этот пункт еще не разрешен достаточно, не обидьтесь, мой юный друг. Что касается до убийцы, то никаких следов его не найдено. Уехал–ли он снова за–границу? Мы телеграфировали во все гавани. Но мы не могли дать его описания. В такое время и в такой холод все путешественники похожи один на другаго: это целая куча плэдов и кашне, которая положительно закрывает человека…

— Так что, сказал Листаль, вы отчаиваетесь?…

— Я не хочу еще сознаться в этом, но говорю вообще, я сильно сомневаюсь в успехе….

— Я не спрашиваю вас было–ли следствие полно….

— Настолько полно, что два раза уже оно брало ложную дорогу, мы думали, что напали на след и были вполне обмануты.

В эту минуту у решетки парка раздался звонок и несколько минут спустя, лакей подал Даблэну запечатанный конверт.

— Вы позволите? сказал следственный судья. И он поспешно открыл конверт.

— А! сказал он, Парижская полиция мешается в дело, мне прислали одного из парижских агентов. Тем лучше, я никогда не отказывался ни от чьей помощи.

Затем он продолжал, обращаясь к лакею.

— Принесший это письмо не ушел?

— Нет, сударь, он в передней, ждет ваших приказаний.

— Хорошо, я сейчас приму его…. Вы позволите, друг мой, продолжал он, обращаясь к графу, превратить на мгновение ваш кабинет в следственное бюро!

— Сколько вам угодно.

Даблэн вышел. Несколько минут спустя, полицейский агент был введен к нему, в кабинет де-Листаля.

Господин Ферм, так звали полицейскаго, был мущина лет сорока, высокий и худой, с приличными манерами, одетый очень просто. Его правильное и холодное лице напоминало англичанина, чему еще более помогали довольно длинные бакенбарды с проседью. Он был почти лыс.

Ничто не указывало в нем сыщика, и еслибы не громадная величина его рук, с неуклюжими пальцами, то его очень легко можно бы было принять за джентельмена и путешественника.

— Вас, сударь, прислали помогать мне в розысках, относительно дела на Амьенской станции?

— Да, сударь.

— Вы желаете говорить со мной?

— Мне кажется, сказал агент, что я уже теперь могу дать некоторыя сведения господину следователю…

— И они будут хорошо приняты…. Садитесь, пожалуйста, я вас слушаю.

— Я прибыл вчера вечером, сударь, сказал агент. Но прежде чем говорить с вами, я счел долгом, не говоря кто я, присоединиться к некоторым лицам, которые были близко к трупу жертвы.

— А что вы думаете о его национальности?

— Я имею все поводы думать, что убитый американец.

— Я очень рад, что ваши наблюдения согласны с первоначально собранными указаниями.

Агент поклонился.

— Позвольте мне обяснить вам краткую теорию. Для меня, и для моего отца, от котораго я наследовал мою профессию, существует только одна система полиции. Мы слышим каждую минуту, что различныя открытия обязаны гению проницательности такого–то, тогда как они обязаны просто случаю. Я не хочу уменьшать достоинства моих собратьев, но таковы мои понятия….