Графиня Монте Карло

— Грины! — поморщился старик, — зеленые, баксы! Тьфу! Напридумали ерунды всякой. Одно есть слово — бумага, и относиться к деньгам надо как ко всякой подтирке.

— Я и в самом деле ни ухом ни рылом, — замотал головой Вася Толстый.

— Разве что, — вздохнул дядя Костя, а потом сказал примирительно: — ладно, Васек, брось свой лопатник на Сашкино сиденье: он потом вернет барыгам бабки. А ты вот что — лети в свой Париж, только ребятам своим скажи, чтобы в Славянку и Форносово[1] по паре компьютеров заслали. Пусть лучше люди обучаются на них работать: чем по форточкам шастать, пусть хакерами становятся — очень модное сейчас направление.

— Все сделаю, — пообещал могучий человек.

— Ладно, иди, — похлопал его по плечу старик, — а то посадку… Тьфу, черт, оговорился…

Дядя Костя засмеялся и подмигнул собеседнику:

— Не обижайся: все там будем, а ты лети к своим француженкам. Поймешь хоть, что краше русских баб никого на свете нет.

Вася Толстый открыл было дверь, но, уже выставив ногу, замер.

— Ну а чего с этим министром стало?

— Ничего особенного, через недельку вице-премьером станет, а я ему уже подарок послал — унитаз позолоченный с гравировкой «Крутому министру от жителей деревни Какашкино на добрую память».

Могучий человек помчался к стойке регистрации, а в «мерседес» вернулись Шумахер и Саша. Молодой человек, положив кейс себе на колени, щелкнул замками и, открыв портфельчик, пересчитал пачки.

— Три ряда по двадцать. Шестьдесят пачек, шестьсот тысяч американских рублей, — удовлетворенно хмыкнул Саша, — а еще две коробки с одеколонами «Эгоист» и «Дюна». Часы золотые «Картье» в упаковке и ручка «Паркер» в золотом корпусе.

— Зачем Ваське авторучка? — удивился дядя Костя, — он что, писать умеет? Ладно, — махнул рукой старик, — ссыпай бумагу в мой баульчик. А кейс с этой белибердой по дороге выбросим: мне чужого не надо.

Шумахер начал выруливать, объезжая парковочную стоянку; за окном проехала остановка маршруток, очередь, чемоданы…

— Тормози! — вдруг приказал старик. Медленно опустилось тонированное стекло, и дядя Костя произнес внезапно дрогнувшим голосом:

— Садитесь к нам, девушка. А то простоите здесь до скончания света.

За окнами мелькали деревья, столбы и милиционеры. Через открытый люк в салон влетал запах свежескошенной сочной травы, и оттого, наверное, приближающийся вечер напоминал весенние сумерки, за которыми короткая светлая ночь и ослепительный восход долгой, почти вечной жизни.

Саша глубоко вздохнул, а потом произнес вроде просто так, а на самом деле, чтобы завязать беседу:

— Какой аромат! Прямо как у духов «Клима»!

— Тимофеевкой пахнет, — поправила его Аня.

— А у меня на духи аллергия, — признался молчаливый обычно Шумахер, — жена как-то надухарилась какой-то гадостью, так я на нее всю ночь чихать хотел.

— Да видел я твою жену, — неожиданно завелся Саша.

— Ну и что? — помрачнел Шумахер.

— Тоже отчихался весь — не в моем духе.

Автомобиль пронесся по полукольцу площади Победы и пристроился к потоку машин, мчавшихся по Московскому проспекту.

— А Вы, оказывается, не только французским владеете, — обратился Саша к девушке, — еще и по-немецки можете.

— Очень плохо могу, — призналась Аня, — французским, итальянским, испанским владею одинаково, а немецкий знаю хуже даже, чем румынский.

— Ого! — удивился Шумахер.

— Это не так сложно, — призналась девушка, — достаточно выучить триста основных латинских глаголов, и тогда романские языки запомнятся сами собой. Впрочем, и английский после этого покажется испорченным французским.

Мужчины замолчали пораженные, и только дядя Костя спросил:

— Рассчитались с Вами французы?

Иностранцы, конечно же, заплатили ровно столько, сколько и обещали, переводчице досталась почти треть, потому что водитель автобуса высчитал из ее доли за бензин. Зато француженки подарили ей еще пару коробочек с колготками и какой-то цветочный дезодорант. Рассказав об этом, девушка смутилась. И даже покраснела, ругая себя за то, что сболтнула лишнее. А дядя Костя, заметив это, вздохнул:

— Осень! Скоро листья совсем пожелтеют.

— А потом зима, — подхватил Шумахер, — дядя Костя, нам шипованную резину покупать надо.

Но старик не слушал его, он даже не погладил лацкан своего пиджака, что обозначало обычно призыв к молчанию. Он глянул в окошко и продолжил:

— Очень и очень давно один человек сказал мне: хорошо бы, чтобы на деревьях вместо листиков росли деньги. На березах рубли, а на кленах — червонцы…

— Было бы очень грустно, — вздохнула девушка.

Она жила на Васильевском острове. Когда подъехали к ее дому, уже прощаясь с ней, дядя Костя сказал:

— Анечка, у меня в машине кейс валяется. Когда-то мне всучили его люди, от которых подарки принимать не хотелось бы. В нем парфюм мужской, часы китайские — подделка под «Картье»…

— Ручка китайская, подделка под «Паркер», — подсказал Саша.

— Возьмите кейс, — не слушая молодого человека, продолжил старик, — если у Вас есть молодой человек, отдайте ему, а если нет — подарите кому угодно. Или отдайте в комиссионку… Возьмите, уважьте просьбу пожилого человека.