Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

В Париже ей удалось заполучить к себе на службу метрдотеля несчастной принцессы де Ламбаль. Секретарем у нее состоял господин де Билль, знатное происхождение которого было настолько же бесспорно, насколько темно, но, по мнению графини, он придавал много блеска ее дому.

Она давала великолепные, но очень скучные вечера, на которые приглашала захудалых вельмож и никому не ведомых писателей, но и те при малейшей возможности исчезали из ее салона. Это не входило в ее расчеты, так как, по ее мнению, приглашенные должны были вести оживленную беседу. Не зная, как добиться этого, и желая удержать за столом все общество, она приказывала не убирать со стола по окончании ужина и тем удерживала у себя гостей. «Самые оживленные разговоры, – говорила она, – ведутся всегда за столом».

Она провела во Франции уже два года и готовилась к отъезду, но прежде чем покинуть эту страну, посетила все достопримечательности французской столицы.

В это время в Париже только открылся пассаж «Панорама», и считалось признаком хорошего вкуса делать там покупки. Тетка, отправляясь туда, взяла с собой своих дочерей, а также самую младшую и самую остроумную из дочерей принца де Линя – принцессу Флору. Кроме того, нас сопровождала многочисленная и блестящая свита: два ливрейных лакея в ярко-красных с золотыми галунами ливреях, негр и гайдук. Когда мы проезжали по улицам, публика останавливалась поглазеть на нас.

Секретарь, снабженный туго набитым кошельком графини, следовал за нами в маленьком экипаже. В его обязанности входило расплачиваться за покупки, сделанные графиней.

Едва мы вышли из кареты, как были окружены мальчишками, и, по мере того как мы останавливались у магазинов, их толпа вокруг нас продолжала расти. Дошло до того, что многие влезали на балюстрады магазинов, чтобы лучше нас видеть. Бедная тетка, возбужденная производимым ею эффектом, превзошла себя в своих нелепых выходках, покупая все самое модное и дорогое, и при этом громко приказывала своему секретарю не торговаться, так как ей противна эта мужицкая привычка. Она упрашивала меня и принцессу Флору выбирать все, что нам понравится, и осыпала нас подарками.

Любопытству уличных мальчишек не было предела. К ним присоединились зеваки, которые не отходили от нас, чтобы не пропустить ничего интересного, что могло бы послужить материалом для газетных сплетен.

Принцессе Флоре вдруг пришло в голову обратиться к одному из преследовавших нас зевак:

– А вы знаете, кто эта дама? Это польская королева.

Она сама совершенно не ожидала того эффекта, которые произвели ее слова: толпа вмиг заполнила магазин, окружила нас со всех сторон и так стиснула, что мы едва не задохнулись. Поднялась неописуемая суматоха.

К счастью, хозяин магазина, заметив тщетные попытки наших слуг расчистить выход из магазина, вывел нас на улицу через потайную дверь, а тетка, не зная ничего о выходке принцессы Флоры, все время повторяла: «О да, некоторые особы не могут безнаказанно появляться на публике».

Так как мы решили осмотреть в Париже все, то посетили и ателье художников, где мне более всего понравились картины жанровые, отличавшиеся необыкновенной грациозностью; но воспитанная своим свекром на поклонении итальянской школе, я удивляюсь, почему французские художники, имея перед собой великолепные образцы, сделали такие ничтожные успехи или, правильнее сказать, не сделали никаких. В их картинах не было ничего великого, благородного, смелого. Правда, в произведениях молодых художников было меньше манерности, чем у Буше и Ван Лоо, но в то же время здесь не было видно ни тщательности рисунка Лесюэра, ни широкой кисти Пуссена, ни колорита Лебрена. При взгляде на картины молодых французских художников казалось, что все гениальное вышло из моды! Новая школа с презрением относилась к великим мастерам. Один Давид придерживался классической школы, но мертвенный колорит очень вредил точности его рисунка, придавая его картинам характер барельефов.

Мне кажется, картиной, обеспечившей Давиду бессмертие, является исторический портрет Наполеона, изображающий его при переходе через Сен-Бернар во главе армии, пробирающейся по ущельям, причем император изображен спокойно сидящим на гарцующем коне. Окончив свою «Дидону», Жироде должен был бы умереть, так как ни одно из его произведений не может сравниться с этой небольшой картиной. Правда, Эней несколько деревянный, ему не хватает живости, но по нему только скользишь взглядом, так как вся прелесть заключается в двух женщинах.

Жерар написал несколько великолепных портретов, он превосходен в этой области, но, чересчур увлекаясь выпиской деталей и тщательным воспроизведением кашемировых шалей и ажурных чулок, он отдает этим дань современному вкусу. Изображая на своих картинах придворные костюмы, богато вышитые золотом и отделанные кружевами, локоны, платья с короткими талиями, он придет к тому, что его картины рано или поздно выйдут из моды. Настоящий же художник должен рисовать так, чтобы его портреты были в то же время и картинами.