Графиня тьмы

— Ну что ж, остается только надеяться, что Филипп Шарр не заставит себя долго ждать.

— Нет смысла беспокоиться. Мы следуем точно по графику, намеченному в Париже. Там сказано, что он приедет между 7 и 15 ноября, а сегодня только восьмой день месяца…

Несмотря на усталость, или, вернее, из-за этой усталости, и к тому же разволновавшись из-за мысли о том, что в этой самой комнате останавливалась Мария-Терезия, Лаура никак не могла заснуть этой ночью и провалилась в сон лишь на заре, но вскоре ее внезапно разбудили доносившиеся с улицы крики. Начинался базарный день, и под окнами на площади собирались шумные торговцы, приехавшие из окрестных деревень. Для них базар был чем-то вроде праздника, хорошим поводом встретиться на площади у фонтана и посидеть в трактирах, где в этот день пиво лилось рекой.

Элизабет же была свежа как роза, и, глядя, как она, сверкая белоснежными зубами, с блестящими от удовольствия глазами, уписывает завтрак, Лаура снова возвратилась мыслями к тому, что так томило ее всю ночь: если она правильно поняла Талейрана, Марии-Терезии будет позволено лишь на мгновение увидеть дочь, потерянную десять лет назад. Не оборачивалось ли это доброе дело очередной жестокостью? Если вообразить себе всю хитроумную механику, которую задумал бывший министр при посредстве своей племянницы (ни много ни мало — немецкой принцессы), то невольно возникал вопрос: а стоила ли игра свеч? Лаура уже давно не верила в бескорыстие политических деятелей. Судя по всему, выскочка Наполеон разонравился старорежимному вельможе, и, разуверившись в своей «восходящей звезде», тот, возможно, вознамерился разыграть карту Бурбонов. Вызвав Лауру, будто бы для того, чтобы сдержать свое слово, не желал ли он попросту удостовериться, что женщину, вверенную заботам голландца, не подменили, а раз так, не лучше ли дать ей лишний раз почувствовать, как она ему обязана?

Пролетело утро, а долгожданный посланец так и не появился. После полудня Элизабет в компании с Жуаном отправились осматривать город — такой симпатичный, с россыпью домиков, как будто украшенных разноцветными выступающими балками и островерхими коньками крыш, толпящихся вокруг изумрудно-зеленой ратуши с башней на боку. А Лаура решила поболтать с фрау Маркарт: та пришла в восторг от возможности посудачить, отвела ее в маленькую приватную гостиную и угостила там кофе, впрочем, весьма отменным.

— Вы хотели, чтобы я рассказала вам о «таинственных»? — осведомилась она, раскладывая сладости на блюде.

— Ах, вот как вы их тут называете?

— Другого имени мы не знаем, ведь господин граф никому не показывал их паспорта. Просто велел называть его «господин граф». Но над ними простерлась рука ее светлости, и поэтому мы не имеем права задавать вопросы.

— А когда они сюда приехали?

— Этого я никогда не забуду. В полночь 7 февраля 1807 года. Сенатор Андрае отдал странный, но категорический приказ: приезжие не должны ни с кем встречаться, даже со мной! Они сами пройдут в свои апартаменты. И им не понадобятся ничьи услуги, поскольку с ними будет их человек, который и займется всем необходимым. Надо было удалить из дома всех работников.

— Какие строгие приказы!

— И не говорите! Так что в назначенные день и час я была в гостинице одна. Оставила открытой парадную дверь и зажгла фонари. Ровно в полночь во двор въехала берлина, еще краше вашей, мадам, запряженная четверкой великолепных вороных. Кучер в роскошной зеленой ливрее с галунами соскочил и побежал открывать дверцу. Сначала вышел какой-то дворянин лет сорока, очень красивый и элегантный, он огляделся вокруг и вновь подошел к карете, протягивая руку, сжатую в кулак, молодой женщине в вуали.

— Но откуда вы узнали, что она молода?

— О, мадам, возраст не скроешь даже вуалью: тут и грация в движениях, и тонкий стан, и живость, и легкая поступь, и нежная рука. Наверняка она была очень молода и так красиво одета: в атласный сатин и бархат под цвет своей вуали…

— А лица ее вы не видели?

— Нет. Густая зеленая вуаль ниспадала с широкополой шляпы с тульей, отделанной белым сатином на сборке. Я даже голоса ее не слышала.

— Но как вам вообще удалось что-то увидеть?

— А через щель в ставне в моей комнате, где я погасила свет. Они поднялись к себе, а слуга стал выгружать многочисленную поклажу. Потом все стихло. Зато на следующий день я виделась с самим господином графом, он приходил ко мне переговорить. Действительно, он был красавцем, этот вельможа, и очень обходительным. Но потребовал, чтобы никто к ним в комнаты не входил, потому что даме не должны мешать отдыхать. Их человек так сам всем и занимался: убирал, носил еду, не забывал даже о молоке для кошек. Каждый день дама спускалась вниз и отправлялась на короткую прогулку в карете. Она всегда была одета как картинка, но всякий раз в своей зеленой вуали. Ее голоса я так ни разу и не слышала. Но зато уж наговорилась с их человеком: это был швейцарец по имени Филипп Шарр. Мы с ним даже подружились. Он предан им душой и телом.