Графоман (СИ)

Кот ответил громким мяуканьем и потерся щекой о руку Василия Петровича.

- Ну, чем же тебя покормить? Где-то, кажется, у меня кусочек колбасы оставался, в дорогу взял, да не съел, сейчас посмотрю.

Василий Петрович отыскал бутерброд, приготовленный в дорогу, но так и не тронутый за все время пути, отделил колбасу от хлеба, и протянул ее коту. Кот радостно схватил колбасу и стал ее есть, сопровождая процесс громким мурлыканьем. Расправившись с колбасой, кот не спешил уходить, и проследовал в дом за Василием Петровичем.

- Ты что, решил поселиться у меня? - спросил он кота, тот утвердительно промурлыкал в ответ и стал тереться щекой о штаны.

- Ну, заходи, вот здесь, в коридоре спать будешь.

Но в коридоре кот оставаться не захотел, он побежал в комнату, осмотрелся, потом, не раздумывая долго, запрыгнул на кровать и улегся на ней.

- Ах, вот ты как! А ну, брысь с кровати!

Но кот никак не прореагировал на грозное "брысь!". Василий Петрович устал, препираться с котом сил уже не было, он разделся и лег под одеяло, сбросив кота на пол, а, проснувшись утром, обнаружил кота на кровати, свернувшегося клубочком у его ног. Так они и стали жить вдвоем, он и кот.

Вставал Василий Петрович рано, шел на огород, работал до тех пор, пока солнце не начинало припекать, потом возвращался в дом, завтракал, кормил кота и снова ложился в кровать, отсыпался, и потом, когда полуденный зной немного стихал, снова шел на этот проклятый огород, где всегда находилась работа, особенно не давали покоя сорняки, которые, несмотря на регулярную прополку, поднимались снова и снова, не позволяя расти огурцам, помидорам, оплетая кусты картошки длинными усами, покрывая землю сплошным зеленым ковром. И картошку, и помидоры, и огурцы, и прочие мелочи, посаженные им по собственной глупости и по совету соседа Коли, нужно было время от времени поливать. Конечно, он мог бы плюнуть и на этот огород, и на эти сорняки, и на полив, но бдительные, осуждающие взгляды соседей заставляли его снова плестись на этот чертов огород, поливать, рыхлить землю после полива, и изо всех сил махать сапой, пытаясь выковырять эти чертовы сорняки. Казалось, ну еще немного, и основная работа будет сделана, но как бы он ни старался, работа находилась всегда, сорняки прорастали, земля высыхала и трескалась, и все начиналось снова.

Его удивляло, как это соседи управляются с огородом, имея кроме всего прочего еще и корову, и несколько свиней, и кур, и гусей, и прочую живность, которая визжала, хрюкала, мычала, гоготала и кудахтала, требуя есть, есть, есть и есть, но кроме еды, нужно было еще и убирать продукты их жизнедеятельности. Василию Петровичу, непривычному к сельскохозяйственному труду, и огорода хватало с головой. Когда же он добирался, наконец, до компьютера и пытался взяться за роман, то засыпал прямо за клавиатурой, так и не написав ни строки.

Василия Петровича одолевало отчаяние, он не раз пожалел о том безрассудном поступке, когда продал квартиру в городе и купил этот проклятый дом, хотелось бросить все и бежать обратно в город, но бежать было некуда, все пути к отступлению были отрезаны, мосты сожжены, и оставалось только одно: несмотря ни на что дописать роман. Постепенно втянувшись в непривычную для него работу, он начал все-таки находить время и для романа, медленно, понемногу, работа продвигалась. Днем, обливаясь потом, Василий Петрович просапывал, поливал, рыхлил землю, подвязывал кусты помидор, а вечером, когда все работы были закончены, там, в тиши его небольшой комнатушки, снова шумел ветер в парусах кораблей, рыцари осаждали крепость, и толпа на площади перед дворцом Понтия Пилата яростно кричала: "Распни его, распни!".

С соседями Василий Петрович не общался, лишь иногда Коля заходил в гости поболтать о жизни и выпить соточку. Местные считали его чужаком, а чужаков в поселке не любили. Здесь все знали друг друга, начиная от прапрадедов и заканчивая внуками и правнуками, все здесь были свои, были конечно и такие, которые из поселка уезжали, но таких, которые бы приезжали, не было. Исключения, конечно, были - учителя и врачи, приехавшие в незапамятные времена по назначению, но они давно уже сжились с местными, стали своими. На Василия Петровича смотрели косо, с ним здоровались, но в разговор не вступали, да он и сам не слишком горел желанием знакомиться с местными людьми. Жил он, как Робинзон Крузо на необитаемом острове, и вместо Пятницы у него был кот.