Графоманка

Она думала, что таким образом выражает свою независимость от гендерных стереотипов. А вернее - удачно скрывает за ними вторичные признаки принадлежности к слабому полу. Слабый пол - это гнилые доски! Она всегда считала, что шагать по жизни лучше в устойчивой обуви, оставляя протекторный след на всех, кто пытается загнать ее в замшелые рамки патриархата: указывать ей ее место, диктовать ей как выглядеть, когда и что говорить, открывать ли вообще рот… и как широко. Но для этого обувь должна быть удобной и по размеру. А те ботинки Columbia, что принесла Мадина безбожно жали. Неизвестность тоже не придавала лёгкости шагу. И вообще, было ощущение, что камень, который Лера тащила в гору все последние дни, сейчас кубарём катится вниз и вот-вот погребет ее под собой.

Никто не умирает девственником, потому что жизнь всех имеет так или иначе. Но к чему были эти две недели планомерного совращения? Чтобы понять, что с перезревшей неваляшки нечего взять? Куда он ее теперь? Домой? Или внемлет советам «Бывалого» и делегирует Рудику?

Лера окинула прощальным взглядом комнату, ставшую за последнюю неделю нечаянно уютной. Вещи в шкафу, туфли… Какую-то совсем другую жизнь. И, прежде чем навсегда уйти из неё, нырнула под кровать за тетрадью. Там слишком личное, чтобы делать его общим. Там перо между его страницами…

Она сунула рукописи за пояс штанов, прикрыла сверху футболкой. Надела куртку, казавшуюся слишком тёплой для конца августа, и вышла из комнаты, стараясь больше не смотреть по сторонам. Чтобы никогда не возвращаться.

Покойников выносят ногами вперёд по той же причине.

На брусчатом пятаке перед служебным входом урчал таёжный вездеход, пугая огромными колёсами, которыми можно было бороздить поверхность Марса.

У открытого багажника монстртрака вела свою светскую беседу титулованная знать. Лера притормозила в нескольких шагах от Графа и графини, пошевелила пальцами в тесных ботинках, не решаясь подойти ближе и нарушить таинство совещания. Сильно сжала кулаки в карманах штанов, впиваясь ногтями в ладони.

Граф, облачённый в точно такую же камуфляжную спецовку, как у Леры, стоял к ней спиной, но, проследив за помрачневшим взглядом Виолетты, обернулся.

Почему он смотрит всегда так, будто казнит? Медленно. Мучительно.

Почему сейчас в привычной броне она чувствует себя абсолютно голой?

Виолетта ехидно зыркнула братцу в колючий затылок. Трусила, наверное, открыто выражать ему свое отношение к гостье - стреляла презрением исподтишка. Когда сестрица поняла, что аудиенцию с Графом можно считать законченной, обогнула его и поплыла величаво к дому. Поднесла могучую грудь к Лере, чуть замедлилась, смерила холодной насмешкой нарушительницу личного комфорта и так же гордо проследовала дальше.

Лера выдохнула. Хотя, готова была признать, что выдержать эту вспышку неприязни было куда легче, чем терпеть на себе тяжёлую, тягучую, ничем не прикрытую ненависть Графа. Кажется…

Бабушка дала Лере любви за двоих, несмотря на то, что была по-еврейски скупа на проявление чувств. С тех пор, как она умерла, на Леру смотрели или никак или с интересом, иногда с неприязнью, как Виолетта. Но с такой ненавистью - никогда. За что? Что она сделала? Вернее, после того, что она сделала прошлой ночью…

До рези в глазах захотелось хоть каплю теплоты в этом взгляде и… съязвить что-нибудь. Но яд застрял комком в горле, а под тетрадью закипели капли пота.

- Садись, - сухо приказал Граф, открывая перед Лерой дверь спереди. Обходя внедорожник, она успела заметить в открытом багажнике среди походного снаряжения лопату.

«Он меня убьёт» - промелькнула в измученном мозгу страшная догадка. - «И закопает».

На деревянных ногах дотелепала до машины, стараясь не поднимать на палача глаза, кое-как забралась в салон. Хоть бы помог… чурбан!

Граф шумно закрыл сначала ее дверь, затем захлопнул багажник так, что у Новодворской заложило уши.

Через мгновение он оказался на водительском сидении. Ни охраны, ни кого-то из трёх его холуев, судя по всему, не подразумевалось. В воздухе салона пахло озоном, как бывает перед грозой.

- Распусти волосы, - разрезал он затянувшуюся тишину.

- З-зачем? - сглотнула Лера.

- Ты можешь просто делать, что я говорю? - рявкнул Граф в левое ухо. - Или мне надо занять чем-нибудь весомым твой рот, чтобы ты не обсуждала мои слова?

Последний раз такая оторопь ее брала в классе шестом на уроке алгебры, когда стоя у доски, она слушала ор математички в то же ухо.

Рвано стянула с хвоста резинку, выдрав с ней треть шевелюры, и вскинула очи на психованного. Вложила во взгляд всю нерастраченную на Виолетту ответную неприязнь и адресовала ее Графу.

- Теперь сделай, как тебе нравится! - невозмутимо велел диктатор.

Чего?

Видимо, реакция ее лицевых мышц на этот приказ была немного не такой, какую он ожидал. Решил пояснить, чуть сбавив напор:

- Ну, как тебе нравится? Справа? Слева?

- Чего? - к ее стыду, все его вопросы понимались тем местом, к которому, как оказалось, голова не имела отношения.

- Слушай, ты как журналисткой работала? Ты ж членораздельно говорить не умеешь.