Графоманка

— Он говорил о человеке вдвое старше себя, но так свободно, быстро, как отличник на экзамене! Неужели специально, чтоб я записала? Но в таком виде все равно нельзя, это же пулеметная очередь, обстрел цифрами, как из револьвера. Что обкатанные шары — громыханье да гул. Конечно, события — это продолжение характера, но все равно! Не одно и то же, что живой человек. С его минусами, с едой, какую он любит, с нерожденной любовью и раздавленной мечтой… Господи, живой человек! А он мне про какой-то памятник! Мол, нечеловечески сильный, упрямый, разбивался до хруста, а побеждал. Знаешь, этот штамп многоборья мне еще в школе надоел. Я сама была отличницей, но какой ценой! Медлительная, мечтательная ворона, я по шесть часов уроки делала. Мне не хотелось, но иначе бы я опозорила родителей. Да они же еще считали меня ничтожеством. Я всю молодость страдала оттого, что делала себе наперекор, поэтому сначала слушала его в жуткой тоске. Но потом поняла, что тут дело не в нажиме, не в насилии. Кто может изнасиловать Батогова? Он сам по себе титан… Он просто не хотел! Не хотел, не умел по-другому!

Забуга смотрела на Ларичеву с великой жалостью. Так смотрят на смертельно больных людей, приговаривая, что они скоро выздоровеют.

— Деточка, успокойся. Тебе можно вопрос задать? Ты на свидание с кем ходила? С Батоговым или Нездешним? Ты или дрепнулась на литературной почве или, прости, слишком круто забираешь… Ведь ты сказала, что Нездешний делает тебе знаки… Потом я уехала в командировку, приехала, а ты буквально бредишь. Тебя нельзя ни на один день оставить…

— Да что ты обижаешься, не пойму. Я же сама ничего теперь не понимаю. Для меня и Нездешний долго был стоумовый, а тут он со мной как с равной говорит, в гости к самому Батогову засылает. Знаешь, он сначала хотел проводить меня до дома, но потом… Потом… Смотри, я шустро ставлю скоровару под струю, и как только она свистанула паром, потом через десять минут туда плюхаю картошку с морковкой, и они муркают на тихом огне. Все, еще через десять минут будет готово… А у тебя скороварка валяется без дела… Как ты можешь, я не понимаю. Сейчас слетаю в ванную, вытащу тряпки, покидаю вторую партию и снова прискачу. Подождешь? Ты в окрестностях детей не видала?

— Видала, видала. Звать будешь? Или, может, по рюмочке?

— Ну, уж! Я должна хотя бы ребенка уложить!

— А я тогда к портнихе не успею.

— Ладно, придется все делать параллельно. Пить, стирать, кормить. Жалко, что нельзя заодно и печатать.

— Так что там было с Нездешним? — досадливо напомнила Забугина, возясь с нарядной бутылкой.

— Ой, Забуга. Внешне все как будто ради Батогова. Нездешний поймал меня на том, что мне захотелось писать книгу. Ну, и много кое-чего порассказал. А потом мы зашли, будто между прочим, к Батогову.

— Который легенда отрасли?

— Который, да. И получилось как бы само собой, что я Уже Пишу Книгу.

— Ты чокнулась.

— Ничего не чокнулась. Я хотела возмутиться, что об этом рано говорить, но Нездешний — он таким мягким голосом пояснил, что кое-какие воспоминания уже легли в основу, а главное — личный контакт с героем повествования. На этом месте сам Батогов мне руку, понимаешь, поцеловал… Не могу.

— Я-то думала, тебя другой человек поцелует. И в другое место…

— Да! Губернаторов позавчера меня поцеловал в шею! Теперь-то я поняла, что такое поздороваться с Губернаторовым. Полдня туман в глазах, нерабочее состояние. Вот почему после Губернаторова ты плохо занимаешься отчетом.

— И ты до сих пор молчала, паразитка Ларичева…

— Чем же тут хвастаться?

— Как чем? Полностью другое лицо, другое поведение. Веселая такая и вообще… Творчество влияет на любовь, или, может, наоборот? У меня много любви, но творчества нет. Мне любовь с неба падает…

— Да ну! Не от этого…

Пришли дети, Ларичева погрязла в технологическом процессе раздевания, обеда, укладки. Забугина засучила воланчатые рукава ярко-алой блузы с напуском и скрылась в ванной. А когда Ларичева вышла из детской, Забугина уже сидела на кухне и подкрашивала губки.

— Давай еще по одной, и я упорхну.

— Как, уже?

— Меня ждет портниха, а тебя труды Пимена. Пиши святые летописи. Я там все выжала, осталось прополоскать.

— Забугочка, ты что такая клевая? И новую кофту не жалеешь.

– “Женщина скажет… Женщина скажет… Женщина скажет — жалею тебя…” А вот там возле машинки — это у тебя для союза или для летописи?

— Для союза я все никак не закончу! А вот послушай тут кусочек…

— Так что ж ты — одно не закончила, за другое хватаешься?.. С отчетами и то нельзя так.