Графские развалины

Не пошли — постояли на крыльце и зашли внутрь дома, продолжая о чем-то спорить… Он опасливо выглянул из-за дальнего угла сарая — у пруда все мирно и спокойно, ничего подозрительного. Правда, имеет место маленькое изменение в окружающем пейзаже — неизвестно куда испарился весящий два центнера насос-«лягушка».

Исчезновение поначалу не произвело особого впечатления — насос, как и Лёшин мохнатый приятель Бобик, вполне мог быть плодом заботливо подсыпанных тёщей в сахарницу галлюциногенов… (Точно! Именно в сахарницу — гости к ним не ходят, а Ирка в своей борьбе за здоровый образ жизни к «белому яду» не прикасается.)

Потом, однако, Лёша кое-что вспомнил. Вернулся к «четверке», пошарил в бардачке. Достал сложенный вчетверо лист тонкой желтоватой бумаги — товарно-транспортную накладную на «лягушку». На вид — совершенно реальная бумага, шуршит в руках, на галлюцинацию никак не похожа, печать вот круглая: ЗАО «ЛенспецСМУ-25», в углу три масляно-грязных отпечатка пальцев, оставленных перевозившим агрегат шофером…

Спрашивать жену или тем более тёщу, видят ли они сей документ, не хотелось — первый шаг к психушке, понятное дело.

Лёша оторвал краешек накладной, свернул трубочкой, чиркнул зажигалкой… Поколебавшись немного, сунул в желтый огонек палец — заорал, уронил мини-факел, затоптал торопливо, долго дул на вполне материальный и жутко ноющий волдырь. Разозлился сам на себя: совсем ты, мужик, дошел! Да сперли твой насос, обычное дело. Увидели, что плохо лежит, — и укатили ночью, в хозяйстве вещь полезная…

Злость на себя, на жену, на тёщу, на проклятого прудового жителя нарастала, и он торопливо пошагал к крыльцу, пока не прошел боевой запал этой злости…

— Алексей, вы не видели мою сумку? Она лежала здесь, на крыльце… — Тёща вышла из дома с недовольным выражением лица, похоже, так и не договорившись ни о чем с дочерью.

— Я… Её… — промямлил Лёша, вытирая холодную испарину со лба, — я её туда… к пруду снес…

— Зачем? — Тёща удивилась совершенно искренне.

Понятно… Всё правильно, почем ей знать, где и откуда полезут вызванные её отравой призраки — из пруда или из городской канализации…

— Я… ну думал… может, перекусим… ну на свежем воздухе…

— Зря вы так думали, — ледяным тоном отрезала Елизавета Васильевна, обладавшая незаурядным даром без единого грубого слова дать Лёше почувствовать, какой он кретин, дебил и полный дегенерат… И уверенной, быстрой походкой пошла за сумкой, не снисходя до просьбы принести обратно.

Лёша злорадно смотрел на её летний брючный костюм и шляпу с неимоверно широкими полями. По случаю выезда в безлюдное загородное местечко теща позволила себе некую экстравагантность в наряде, и сказать, что цвета её одежды были кричащими, — ничего не сказать. Они не просто кричали — они истошно вопили, пронзительно свистели, подпрыгивали на месте и размахивали конечностями. А воздействием на сетчатку глаза не многим уступали светошумовой гранате «Заря».

Если тот, кто сидит в пруду, реагирует на внешние раздражители не только в лице Лёши, то… Но и он внес свою маленькую лепту — осторожно положив на дальнем берегу сумку и отойдя на безопасное расстояние, зашвырнул в пруд два кирпича…

Тёща обходила пруд, стараясь не наступить на кучки гниющих водорослей. Лёша, затаив дыхание, следил за нею и сам не знал, чего хочет больше — чтобы все оказалось его горячечным бредом или…

* * *

— Мама?!

Ирка все-таки что-то услышала, находясь в доме. Плеск воды? Сдавленный крик, перешедший в бульканье?

— Виноградов, где мама?

Глаза её метались по участку, как два напуганных крысенка.

Он медленно повернулся к жене, выпрямившись во весь рост, развернул плечи и ответил после тяжелой паузы:

— Разве я сторож маме твоей? И у меня есть имя.

Сделал три уверенных шага к крыльцу и повторил раздельно:

— У меня. Есть. Имя.

Ирина смотрела на мужа сейчас (и всегда!) сверху вниз, она вообще была на четыре сантиметра выше, но под его давящим взглядом из-под очков сжалась, ссутулилась, отступила назад, сказала неуверенно, прислонившись к двери:

— Ты чего, Вино… Лёша?

— Ничего, все в порядке, — жестко улыбнулся он углами губ, поднимаясь по ступеням. — Пошли в дом. В наш дом.

* * *

Конечно, ничего этого не было. Все это Лёша представил, пока тёща возвращалась от пруда с сумкой. А Ирка действительно выскочила на крыльцо с ледяным лицом. Лёша попытался принять тот суровый и мужественный вид, который только что вообразил: напряг скулы, стиснул кулаки и распрямил узкие плечи— и тут же скривился, сдавив невзначай ноющий волдырь ожога.

Ирина не обратила никакого внимания на его мимические попытки, прошла к машине, не глядя ни на мать, ни на мужа.

— Запирайте дом, Алексей. Мы уезжаем. — Елизавета Васильевна явно не собиралась посвящать его в подробности разговора с дочерью и в детали принятых (или отложенных?) решений.

— Но ведь… мы ведь еще… постройки… теплица, фундамент для бани… — залепетал Лёша вовсе уж невразумительно.

— Мы уезжаем, — повторила тёща с плохо скрытым презрением.