Графские развалины

…Он не ошибся — действительно, ничего живого в пруду не уцелело, а что уцелело — в мучениях издыхало. Но главного Лёша никак не ожидал — пруда как такового тоже не осталось.

Воронка — без воды. Крутые склоны покрыты липкой грязью. Там бьются умирающие, с разъеденной чешуей и выжженными глазами рыбы (надо же, водились ведь и вполне крупные!) — разбрасывают в стороны брызги ила и воды, ставшей внезапно такой жгучей и ядовитой. Одни из рыб замирают навсегда, другие скатываются вниз, на дно… нет, дна у воронки не осталось (или никогда не было?), вместо него— ровный, чуть больше метра в диаметре, круг бездонного на вид провала. Или норы. Или шахты. Или дыры, ведущей непонятно куда и непонятно зачем…

Это куда же я прожег… — оторопело подумал Лёша, затрудняясь определить, что именно он прожег. И тут пришел звук, пришел оттуда, снизу, из глубин дыры, — звук напоминал шкворчание масла на раскаленной сковородке… Если вылить цистерну масла на сковороду с футбольное поле размером.

Бежать!!! — Команда мозга не успела дойти до мышц, все произошло слишком быстро.

В верхней, кое-как освещенной дневным светом части шахты возникла бурлящая, пузырящаяся масса. Не вода, воды в этой жиже было мало — слизистое, неоднородное месиво. Казалось — там мелькают в безумном танце и извивающиеся куски чего-то еще живого, и только что ставшего мертвым, и бывшего мертвым всегда — а может, это лишь казалось. Долго рассматривать не пришлось — чудовищная пушка выплюнула чудовищный заряд. Кошмарный гейзер взлетел над воронкой и тут же опал. Горячая, обжигающая слизь хлынула во все стороны.

Возвращаются назад не только улыбки. Заряды кислоты — тоже.

…Наверное, он рефлекторно успел прикрыть лицо ладонями… или очки спасли глаза… — и Лёша продолжал видеть, несмотря на дикое жжение на лице и руках, залитых кипящей грязью. Инстинктивно рванулся туда, где виделось спасение — к бочке, к старой железной бочке с дождевой водой — скорей окунуться, скорей смыть проклятую гадость, разъедающую одежду и кожу…

До бочки десяток шагов, не больше, но ему казалось, что бежит целую вечность — земля то уходила вниз, то резко бросалась навстречу. Ноги подкашивались, как после непомерной дозы спиртного. Он рухнул на четвереньки, продолжая попытки доползти, добраться, ничего не получалось, и тут сошедшая с ума земля нечаянно помогла — вздыбилась, опрокинула бочку навстречу.

Он жадно нырнул в хлынувший благодатный поток, на секунду позабыв обо всем, что творилось вокруг, — смывал ядовитую слизь и срывал расползающуюся под руками одежду, спасительная река иссякала, он зачерпывал уже с земли жидкую грязь, втирая её в горящее огнем лицо, но это была целительная грязь, спасающая, умеряющая невыносимое жжение…

Когда он наконец смог взглянуть вокруг? — кто знает, секунды не исчезли, просто потеряли всякое значение… — но кипевшее буйство неведомых сил всё еще продолжалось… Сначала в глаза бросились последствия землетрясения (землетрясения? — да чёрт его знает, он никогда не попадал в землетрясения, но ничего иного на ум не приходило, да и некогда ломать голову).

Вставшая дыбом земля, столь удачно опрокинувшая бочку, так и осталась вздыбленной — в виде вала, покрытого глубокими трещинами и разрывами дерна, широкого и невысокого вала — больше всего увиденное напоминало след исполинского, со слона размером, крота, проползшего у самой поверхности.

Вал проходил как раз под старым домом — точнее под той грудой обломков, что осталась от него и от сарая; лишь на отшибе, чуть в стороне, как гнусная издевка стояла совершенно целая дощатая уборная… Плодовые деревья, по корням которых прошел вал, наклонились в разные стороны, два огромных старых тополя у дороги рухнули; асфальт проезжей части вспух неровными, словно обгрызенными, плитами… Там же, у выкорчеванной колонки, бил из разорванной трубы чистый и звенящий родник…

Туда, туда! — жжение вернулось, лицо припекало. Он поднялся на ноги, подземные толчки не исчезли, но ослабли, он приноравливался к ним, как моряк к качающейся палубе корабля… Поднялся и увидел — вспучивший землю вал не закончился ни на его участке, ни на порушенной дороге — уходил, слегка загибаясь, в поле; зацепил наискось участки новой застройки (там что-то горело-дымило и доносились приглушенные расстоянием крики).

Но самое главное — вал продолжал расти!

Крот-гигант продолжал работу со скоростью быстро бегущего человека. Лёша, позабыв про стремление к роднику, завороженно следил, как вспухает, вздыбливается заросшее люцерной поле, как вал приближается к бетонным опорам шестикиловаттной линии — готово, одна накренилась, зависла на вытянувшихся струной проводах («голова» вала проползла дальше) — и рухнула — треск, синие молнии бьют в землю, и она, земля, набухает уже не в длину— неподвижным, растущим в ширину и в высоту исполинским холмом-нарывом…