Гракх Бабёф и заговор «равных»

Выход монографии Далина был отмечен рядом положительных рецензий в научной печати. А. Собуль подчеркнул, что советский историк порвал с традицией рассматривать коммунизм Бабёфа как исключительно потребительский и показал своего героя «во весь рост», как одного из крупнейших деятелей революции, а не просто автора неудачного заговора{854}. «Далин изучает формирование и идеи Бабёфа, - писал Собуль, - не в форме связанной догматической системы, как это уже неоднократно делали, а как поток, в котором хилиастические идеи коммунизма, извлеченные из книг, обогащались и оживлялись влиянием событий и наблюдений»{855}.

Советский историк А.Р. Иоаннисян тоже положительно отозвался о новой монографии, однако дискутировал с Далиным по ряду частных вопросов, отмечая, например, что тому следовало показать и других коммунистов XVIII в. Иоаннисян также полагал ошибочным видеть «пролетарский класс» всюду, где Бабёф говорит о «рабочих»: скорее речь шла о трудовом люде вообще. Указал рецензент и на то, что Далин недостаточно внимания уделил колебаниям Бабёфа между коммунизмом и эгалитаризмом. Оспаривались мнения автора книги относительно характера воззрений Доливье, Марешаля и членов «Социального кружка»{856}.

Стоит отметить, что и сам Иоаннисян касался темы «равных»: в 1970 г. он опубликовал статью о соратнике Бабёфа Р. Ф. Дебоне{857}.

Продолжал изучать историю бабувистов М. Домманже. В Стокгольме он сделал доклад о характере Бабёфа - бунтарском и одновременно чувствительном{858}. В статье 1961 г. о педагогических взглядах Бабёфа историк выразил солидарность с теми, кто считал отца будущего Гракха образованным человеком и воспитателем Иосифа II: Домманже предположил даже, что революционер преуменьшил знания родителя, чтобы ярче показать свои таланты, способность к самообразованию. Изучив письма Трибуна к сыну, историк сделал интересное замечание: если в молодости Бабёф выступал за упразднение орфографии, то потом писал Эмилю о ее важности{859}. В 1968 г. Домманже предпринял попытку осветить ту часть жизни Бабёфа, которую тот провел во Флексикуре (с 17 до 19 лет), для чего историк использовал документы из архивов департамента Соммы и города Флексикура, источники из ЦПА ИМЛ, предоставленные Далиным, и копии писем Бабёфа из собственного архива.

Вышедший в 1970 г. сборник статей Домманже, кроме переиздания уже указанных, включал в себя и ряд ранее не публиковавшихся работ. Задавшись целью выяснить, был ли Бабёф масоном, Домманже пришел к выводу, что однозначного ответа на этот вопрос дать нельзя, но будущий революционер определенно стремился к получению фартука и мастерка: в Пикардии он пытался вступить в ложу «Счастливой встречи», но не был допущен туда стараниями своих врагов Билькоков{860}. Кроме того, Домманже опубликовал статьи об оправдании Бабёфом террора в период перехода к коммунистическому обществу{861} и о двух соратниках Трибуна народа - С. Марешале{862} и Ш. Жермене{863}. В приложении к изданию были опубликованы два письма Ф. Буонарроти и его защитная речь на суде в Вандоме{864}.

Бабувистов изучали не только во Франции и России. В 1964 г. в Нью-Йорке были изданы, а в 1967 и 1972 гг. переизданы брошюра с английским переводом защитной речи Бабёфа перед судом в Вандоме и «Манифеста равных» Марешаля. Кроме носящего справочный характер предисловия Дж.Э. Скотта, в книгу также включено эссе Г. Маркузе. В нем философ рассматривал проблему легитимации бабувистами своего заговора с точки зрения идей Просвещения и обратил внимание на концепты «ложной Республики», «ложных» и «истинных» интересов народа, выразителем которых Бабёф себя считал{865}. Учитывая известность Маркузе как идеолога «новых левых» и время, когда выходила рассматриваемая брошюра, можно сделать вывод, что рост интереса к Бабёфу в 1960-х гг. был связан не только с его юбилеем, но и с подъемом молодежного движения протеста.

В 1960-х гг. заинтересовались заговором «равных» и в Испании. Книга Э. Тьерно Гальвана, вышедшая в 1967 г., интересна тем, что начинается не с биографии Бабёфа и даже не с картины политико- экономического состояния Франции после термидорианского переворота, а с рассказа о Буонарроти и других заговорщиках. Чувствуется, что потомок Микеланджело интересовал историка больше, чем Трибун народа. Лишь вторая глава посвящена личности Бабёфа, да и то в сравнении с Буонарроти. В отличие от последнего, Бабёф, по мнению Гальвана, отличался чрезвычайной пластичностью ума (maxima plasticidad psicológica) и умел осмысливать собственную жизнь в контексте жизни народа{866}. По тексту книги видно, что Гальван прекрасно знал современную ему историографию движения бабувистов: почти на каждой странице он ссылался на других историков и либо комментировал их выводы, либо оспаривал. В текст самой книги автор включил испанский перевод «Манифеста плебеев», а в приложении к ней поместил фотокопии страниц книги Буонарроти, где были опубликованы текст обращения заговорщиков к французскому народу и «Акт о восстании».