1) прежде всего на численности населения. Трудности китайского опыта, как бы тяжелы они ни были для многих, не могут скомпрометировать успех самого опыта. Не будем забывать, что в Китае много, слишком много людей;
2) а также, и это главное, на беспрецедентном руководстве 600-миллионной массой населения 10 миллионами организаторов, дисциплинированных и преданных партийцев, возглавляемых (за несколькими исключениями) старой гвардией, закаленной тридцатью годами преследований, гражданских войн, вооруженного сопротивления японцам, терпеливых отступлений и движений вперед в военной стратегии и политической тактике, руководства людьми и хозяйством.
Трудно не задуматься о том, что все они являются наследниками старой бюрократической традиции тысячелетней империи, наследниками просвещенных чиновников, привыкших твердой рукой управлять огромным государством. Новая интеллигенция, деятельная и смелая, пришла на смену старой, книжной и закостеневшей, и теперь судьба Китая находится в ее сильных руках. Со своей стороны, китайское население, привыкшее к строгой дисциплине, послушно следует за новыми хозяевами. Эта эффективная, не дающая сбоев по всей иерархической лестнице организация позволяет заставлять работать всех, в чем, может быть, и заключается секрет китайского эксперимента: за короткий отрезок времени самая древняя цивилизация доказала свою живучесть и превратилась в наиболее молодую, самую прогрессивную силу изо всех развивающихся стран. Возможно, это объясняется тем, что она опирается на одну из наиболее древних и самобытных особенностей старой цивилизации — на ее бюрократическую организацию.
• Будущее Китая ставит и другой вопрос: китайско-советский конфликт.
Свидетельствуют ли итоги XXII съезда КПСС (1961) и статьи в официальных китайских и советских газетах о наличии реального конфликта между двумя странами? Говоря откровенно, разрыв отношений вряд ли возможен: для обеих сторон он чреват слишком большими международными осложнениями. Тем не менее недружелюбие очевидно, и причины его уходят корнями в историю цивилизаций.
Конечно, настоящий конфликт имеет и вполне современные объяснения. Противостоящие друг другу силы представлены двумя народами, которые используют коммунистический опыт для модернизации своих стран. Но если один из этих народов наконец-то начинает жить нормально после сорока лет страданий и дефицитов разного рода, то другой задыхается от нечеловеческих усилий и нищеты. Когда один разбогатевший партнер по-хозяйски усаживается за стол международных переговоров, то другой, как бедный родственник, не имеет права голоса в международных делах, оказывается изгнанным с международной арены, подобно зачумленному. Один вынужден продвигаться вперед, чего бы это ни стоило, а другой стал более осторожным, более мудрым. Здесь также находятся причины для трений.
Но, быть может, конфликт объясняется национализмом Китая, его желанием взять реванш у Запада? В его глазах Россия, социалистическая или нет, — это еще не Запад, это пока что варвар. А ведь Китай в своем стремлении покончить с прошлым претендует на то, чтобы самому превратиться в лидера Третьего мира. Только тогда он сможет вернуть себе прежнее место «Срединной империи».
После 1962 г. китайско-советский конфликт усиливается. Падение Хрущева не принесло ожидаемого решения. С тех пор можно выделить следующие достойные внимания события. Во-первых, испытания китайского ядерного оружия 16 октября 1964 г., 15 мая 1965 г. и в 1966 г., доказывающие, что страна сделала существенный технологический рывок, который считали невозможным после прекращения в 1959 г. советской помощи в создании ядерных вооружений. По заверениям самого Китая, создание собственной атомной бомбы представляется средством «покончить с любой попыткой ядерного шантажа со стороны США». Во-вторых, установление дипломатических отношений между Францией и Китаем (27 января 1964 г.), что равносильно официальному признанию коммунистического Китая. С обеих сторон это скорее жест политический, чем продиктованный экономическими соображениями, хотя результаты торговли с Англией, которая признала Китай 6 января 1950 г., и Германией убедительней, чем результаты торговли с Францией. Китайцы уверены, что некоммунистический мир разделен на три зоны: Третий мир, неамериканские капиталистические страны и собственно США. Поскольку неамериканские капиталистические страны по некоторым вопросам не соглашаются с Соединенными Штатами, то китайцы считают их принадлежащими ко «второй промежуточной зоне» (Третий мир составляет первую промежуточную зону). Главными во второй зоне являются прежде всего Европа и Япония, с которыми возможно установление отношений.
Глава 4. Индия вчера и сегодня