Грань

Заглянул в недавнее прошлое — скука смертная: ночные бдения в крошечной каморке детского садика для бедных… холостяцкие завтраки… одинокие прогулки в любую погоду… Копнул глубже — в то время, когда была еще жива жена. На редкость красивая женщина оказалась! И не капризная при такой красоте: спокойная, мягкая, с тихим достоинством. Что она нашла в заикающемся и бесцветном (во всех смыслах) типе?

Скун действительно безумно ее любил — дочка не соврала. Даже теперь, спустя восемь месяцев, мысли о ней занимали большую часть его сознания. Особенно часто он возвращался в день ее смерти. Память беспрепятственно пропустила меня туда, и я пережил это вместе с ним: мое сердце, как и его, разрывалось от боли. Разрывалось, но продолжало биться, и я умолял его остановить свой бег. Геннадий Скун принял тогда твердое решение покончить с собой и лишь ожидал подходящего момента. Он заставлял себя завершить все дела, отдать все долги, моральные и материальные, дыша и двигаясь на автопилоте. Мысль, что очень скоро он от всего освободится, помогала имитировать жизнь и действовать.

Как и говорила Лора, он почти не спал и много гулял. И однажды, спустя пять-шесть дней после похорон, что-то случилось. Видимо, на прогулке. Стряслось нечто такое, после чего он передумал накладывать на себя руки. Но вот что именно? Стоило мне попытаться войти в тот день и прожить его вместе с ним, как возник 'заслон'. Меня вышвырнуло оттуда, словно котенка, схваченного за шкирку в момент кражи колбасы…

Прервав контакт, поначалу я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть и лишь открывал и закрывал рот в судорожных спазмах. Думал уже, что помру от нехватки кислорода. И лишь ледяная вода, а затем ласковые объятия джузи вернули меня на свет божий.

Часа через два, оклемавшись и просушив волосы феном, отправился к своему подопечному. Разговор предстоял нелегкий.

Когда я вошел, Скун был уже разбужен и сидел на кровати, вжавшись спиной в стену и подтянув колени к груди. Выглядел мой 'ведомый' на редкость измученным и затравленным.

Ну уж дудки, не пройдет! Меньше всего сейчас я был склонен к жалости. Очень тянуло врезать по розовощекой лоснящейся физиономии — да так, чтобы вылетели синие линзы и разбились о каменный пол, а красные глаза полезли на лоб от страха. Но, будучи человеком культурным, к тому же на службе, смирил себя и от резких движений воздержался.

— Что же вы так, Геннадий Владимирович? — поинтересовался я укоризненно. — Я рассчитывал на плодотворное сотрудничество, а вы? Пинком под зад и за порог?.. Нехорошо это.

— Я же вам го-оворил. Я не в состоянии себя ко-онтролировать. Это осо-обенности моей психики.

— Может, хватит щекотать мне уши разноцветной лапшой? Меня не один год обучали психологии, в том числе особенностям различных психик. Да и работаю я достаточно давно. Такую штуку, как 'заслон', сотворить архи-трудно. Для этого должна быть очень сильная мотивация в сочетании с колоссальной волей. Вы, видимо, обладаете и тем и другим.

Смягчив свои слова улыбкой (несколько кривоватой), я опустился рядом с ним на кровать. Похлопал по плечу, отчего он брезгливо передернулся.

— Послушайте, — я старался быть нежным, словно мать или старшая сестра, — я же прекрасно понимаю, как вам здесь не нравится, как вы хотите домой. Неужели у вас могут быть тайны, которые перевешивают это желание?

— Я же ска-азал: я тут абсолютно ни при чем. И тайн у меня ни-икаких нет!

— Хочу вам признаться: в моей власти продержать вас здесь очень долго. А можно не возиться и написать в вашем личном деле волшебную аббревиатуру 'УБ' — и прости-прощай, вольная жизнь. Здравствуй, спец-приемник, таблеточки и уколы, мягкие стены! Поскольку вы одиноки — дочка живет в другом городе и не может за вами присматривать — домашних стен вам больше не видать. А как насчет 'НО'? Согласитесь: потребность что-то скрывать, несмотря на все уговоры, можно счесть ненормальностью, опасной для окружающих. Последствия этого диагноза, думаю, вам известны. Есть еще вариант, самый радикальный: взломать ваш 'заслон'. Точнее, взорвать. Но результатом может быть практически полное разрушение вашей психики. Вы превратитесь в 'овощ', разучившийся говорить и испражняющийся под себя. Нравится вам такое?

— В-вы мне уг-грожаете?..

— Нет, что вы! Ни в коем случае. Просто мой долг — вас предупредить. Надеюсь, у нас с вами произошло некое недоразумение. Будем считать сегодняшний контакт первым блином, который почти всегда подгорает или остается непропеченным. Зато следующий, который произойдет завтра, будет гораздо успешнее, гораздо доверительнее — с вашей стороны. Не так ли, Геннадий Владимирович? Вы ведь мне доверяете?

— Ко-онечно, — процедил он сквозь зубы.

Меня не смутила его интонация: посидев ночь и подумав над моими словами, завтра он наверняка станет вежливее. Нет, я не надеялся, что он разом снимет все 'заслоны' — это было бы слишком хорошо, но процесс сдвинется с мертвой точки и пойдет в нужном направлении. Начал я, на мой взгляд, правильно: с расстановки приоритетов и обрисовки перспектив.