Грань бездны

Что ни говори, а Малабонита, как и де Бодье, тоже сработала на совесть. А я в ней еще сомневался! Когда она заверила нас, что способна в урочный час поднять такой визг, от которого у всех заложит уши, я ей не поверил. И спросил, доводилось ли ей вообще хоть раз в жизни так блажить. Алькальд Сесар рассказывал мне, что Долорес уже в трехлетнем возрасте без боязни возилась с пауками и уродливыми гекконами. А в пять лет ее едва не ставшая заикой мать вытащила непоседу-дочь из вольера с еще не прирученными гепардами, с которыми ей вдруг вздумалось поиграть; забавно – те настолько ошалели от ее наглости, что даже позволяли шалунье теребить себя за шерсть и таскать за хвосты.

Моя Радость презрительно фыркнула и просветила меня, что дар визжать заложен с рождения в каждую женщину. И ради общего дела Малабонита готова не только напугать толпу визгом, но и, если понадобится, прилюдно станцевать перед ней нагишом. Последнее, к счастью, наш план не предусматривал, и мне пришлось поверить Долорес на слово, что она справится.

Она справилась не только с этой, но и с прочими обязанностями, которые помимо визга мы еще на нее возложили. И когда наблюдающие за казнью зрители, жандармы и градоначальство обратили взоры на центр площади, они узрели там именно то, что мы собирались показать им, а также Нуньесу и Гуго. Короче говоря всем, кто сомневался в силе молитвы Сенатора, включая его самого.

Чудо!

Возникшее из ниоткуда прямо посреди толпы, оно моментально приковало к себе все до единого взгляды. Не увидеть его и не разинуть от удивления рот мог разве что слепой. Причем это касалось и нас – устроителей сего чуда, намного более мистического, чем световые фокусы первосвященника. Даже мы невольно восхитились результатом своей работы, ибо он и впрямь был достоин похвалы.

Наш фокус тоже был световым, поскольку любой другой остался бы в темноте незамеченным. Церковники, их жертва и все, кто стоял по краям площади, видели сноп струящегося с земли света, медленно движущийся в сторону помоста. Свечение имело такой же голубой цвет, каким сияла клетка с нетопырями, правда по яркости заметно ей уступало. И несмотря на это, внезапно вспыхнувший второй источник «священного огня» вызывал куда больший трепет, нежели первый. Что ни говори, а мистика в сочетании с эффектом неожиданности – могучая сила.

Для тех зевак, которые стояли вблизи нового светоча, загадкой было лишь его появление, но не он сам. Да, фосфоресцирующие вараны-броненосцы считались в Аркис-Грандбоуле, как и везде, большой экзотикой, и не всякому здешнему обывателю доводилось прежде их видеть. Однако вряд ли кто-то из зрителей не признал в ползущей сквозь толпу рептилии эту редкую крупную ящерицу. Другой вопрос, откуда она тут взялась? Если бы варан был приведен сюда кем-то из зевак или выпущен из чьей-нибудь кареты, это явно не осталось бы без внимания. Но он вдруг возник прямо среди толпящихся в центре площади людей и мгновенно озарил темноту светом своей дивной чешуи.

Вызвавший немалый переполох, чудотворец Физз шествовал по брусчатке, а изумленный народ расступался перед ним, как воды того древнего моря – перед пророком Моисеем. Кое-где возникла толкотня. Заинтригованные зрители с краев площади наседали на впередистоящих сограждан, которые, уступая дорогу ящеру, пятились в обратную сторону. Жандармы на это реагировали вяло. Их внимание также было всецело поглощено чудом, а не толкающимися зеваками.

Терзаемые любопытством, Рейли со свитой в давку, само собой, не полезли. Вместо этого они, отринув чопорность, взобрались на козлы и крыши своих карет, откуда и следили теперь за перемещением священного животного.

В отличие от них я точно знал, кого оно собой представляет, поэтому наблюдал не за Физзом, а за Нуньесом. Для меня это было во сто крат интереснее светящейся рептилии. Все еще поддерживаемый под локти, первосвященник смотрел на движущийся к помосту свет так, как я, наверное, пялился вслед угоняемому вингорцами «Гольфстриму». Рот его ангелоподобия открывался и закрывался, словно тот хотел что-то сказать, но напрочь позабыл все известные ему слова. Клирики в испуге переводили взгляды с нашего чуда на этот рот, боясь не расслышать приказ, который, учитывая шок Нуньеса, требовалось еще и правильно истолковать. Его вытаращенные глаза совершенно не мигали. И если бы не дрожание его нижней челюсти и кистей рук, можно было бы подумать, что экзекуторы держат не живого человека, а окоченевший труп.

Рот умолкшего и ошарашенного Гуго также был открыт, но сейчас Сенатор выглядел не в пример живее своего палача. Де Бодье еще толком не видел, что стряслось, но уже осознавал: мы – здесь и делаем все возможное, чтобы избавить его от уготованной ему смерти. Глаза его блестели от слез. Похоже, он уже отчаялся нас увидеть, и вот теперь в нем снова забрезжила надежда.