Грань бездны

В Аркис-Грандбоуле выдалась та еще ночка! Наверняка все трактиры, гостиницы и злачные места уже подверглись обыскам, а в кварталах бедноты шли облава за облавой. К Патриции дважды стучались в дверь сначала жандармы, а потом гвардейцы. И те и другие, правда, вели себя вполне пристойно. Поинтересовавшись, все ли у госпожи в порядке и не заметила ли она вблизи своего дома подозрительных людей, сыщики извинялись за причиненное беспокойство и откланивались. Хорошо, что мы убрались с улицы до того, как паника в центральном районе улеглась и наши поиски стали организованными и массовыми. Замешкайся мы хотя бы на полчаса, точно напоролись бы на облаву или патруль. И трудно сказать, кто бы обрадовался встрече с нами больше всех: кабальеро, жандармы или размахивающие палками оскорбленные и негодующие септиане.

– Ты можешь сделать для нас последнее одолжение и разузнать, через сколько дней Кавалькада покинет город? – спросил я у Патриции и поморщился, когда Долорес выдернула у меня из спины очередной терновый шип. Выковыривать их при бледном свете потускневшего Физза Малабоните не доставляло радости. Но откладывать эту процедуру до утра было нельзя – к тому времени ранки могли загноиться. На голове у меня красовался компресс, наложенный поверх шишки, заработанной мной при бегстве с площади. Гуго, коему тоже крепко досталось в той давке, лежал в углу на матрасе, весь облепленный компрессами, и дремал, страдальчески постанывая на каждом выдохе. Убби обработал дезинфицирующим раствором лишь самые крупные свои ссадины да сбитые в драке кулаки. А на синяки и кровоподтеки, которых он тоже не избежал, небрежно махнул рукой. Переводить дорогостоящее лекарство на подобные мелочи северянин принципиально отказывался.

– Разве это одолжение? – снисходительно усмехнулась госпожа Зигельмейер. – Завтра к обеду я так и так проведаю о доне Балтазаре все последние новости. Моя подруга Фатима ублажает его всегда, когда он гостит у нас в городе. И всякий раз после этого прибегает ко мне, чтобы похвастаться каким-нибудь дорогим подарком, который команданте ей привез. Проявите немного терпения, и через двенадцать часов вы, как и я, тоже будете в курсе ближайших планов вашего главного врага.

– Вряд ли сейчас дону Балтазару захочется женской ласки, – резонно заметил Убби. – Он, поди, не только занят охотой на нас, но еще и устал с дороги как собака.

– О, ты плохо знаешь привычки этого любвеобильного южанина! – бросила ему в ответ Патриция. – Он может не пригласить к себе Фатиму в любой другой день или перед своим отъездом, но не сегодня ночью. К тому же не много ли вам чести, чтобы команданте лично носился за вами по темному городу, обнюхивая подвалы и подворотни?

– Теперь дон Балтазар знает, что вингорцы его обманули. И догадывается, что мы неспроста отираемся поблизости от «Гольфстрима», – ответил я. – Он уже дважды воочию убедился, как далеко мы можем зайти, если чего-то захотим. Это заставляет его сильно нервничать и ожидать от нас новой гадости. Не знаю, может, команданте и претит самому гоняться за нами по улицам, но я точно уверен: мой бронекат и груз Макферсона покинут город не сегодня завтра. Команданте потратил слишком много сил и средств на то, чтобы заполучить эти трофеи, и не станет рисковать потерять их снова. А тем более когда Синклер переклепал мой бронекат в истребитель. Вот я и боюсь, что, пока идет облава и мы боимся высунуться на улицу, «Гольфстрим» под шумок выедет из Великой Чаши и мы останемся с носом. Если уже не остались – и такое не исключено. Кто бы знал, чем на самом деле занят сейчас дон Риего-и-Ордас: ублажает свою Фатиму или устраивает нам ответную подлянку, ломая наши планы своим внезапным отбытием.

– Но даже если так, вам не выяснить этого, когда полгорода бегает по улицам и ловит мошенников со светящимся вараном, – пожала плечами госпожа Зигельмейер. – Поэтому пользуйтесь моей добротой: сидите тут, где вас никто никогда не найдет, и не дергайтесь, пока снаружи не утихнет беготня. Сказано же: завтра я выясню все, что смогу. А что не смогу, пойдете узнавать сами. Хотя я настоятельно советовала бы вам смириться с вашей потерей, удирать из города и не показываться здесь следующие три-четыре года. Однако чует мое сердце: плевать вы хотели на мои советы и еще успеете набедокурить в Аркис-Грандбоуле… А это еще что за фокусы?

Патрицию прервал громкий протяжный гул, не похожий ни на один из доносившихся сюда ранее шумов. И был он настолько резок и невыносим, что подскочил даже спящий де Бодье.

Гул проник к нам через отдушины и являл собой волнообразный, то нарастающий, то вновь затихающий вой. Надо думать, он был слышен не только в Великой Чаше, но и за ее пределами. Впрочем, я быстро сообразил, что именно в городе способно издавать такой звук. И не успел я озвучить свою догадку, как за меня это сделала госпожа Зигельмейер. Ей и догадываться ни о чем не потребовалось. Будучи местной горожанкой, она, в отличие от нас, слышала этот шум далеко не впервые.

– Грозовая сирена?! – удивленно молвила она. – Интересно, с какой стати?