Грань креста

— Понимаешь, у меня проблема.

— Какая плоблема?

— Твоей кукле нужно обязательно сделать укол, а она не хочет. Говорит, что очень боится всяких уколов.

— Боится-боится. Она вообще бояка. Но ты ее не лугай. Она зе есё маленькая.

— А ты большая? Ты не бояка?

— Я не бояка. Я узе давно больсая и взлослая девочка, — ответила дама с серьезностью, которая была бы убийственно смешной при менее трагичных обстоятельствах.

— Ну, раз ты большая и взрослая, — торжественно произнес я, — ты должна подать своей кукле пример. Мы поступим так: сперва сделаем укол тебе. Кукла увидит, что ты не боишься и не плачешь, и тоже даст мне себя уколоть. Хорошо?

— Холосо! — согласно кивнула наша больная и, повернувшись ко мне задом, начала решительно стаскивать трусики.

Я быстренько нацедил в шприц почтенную дозу седатива и всадил ей.

— И вовсе не больно! — громко возгласила женщина, совлекая с куклы кружевные панталоны.

Укололи и куклу. Тронулись с места.

Минут пятнадцать пациентка с интересом смотрела в окошко, потом мало-помалу начала клевать носом. Я уложил ее на носилки и прикрыл припасенным для приличных больных одеялком. Для неприличных у меня под лавкой лежало забытое кем-то старое пальто без левого рукава. Вовсе уж грязных, вшивых и блохастых я с удобствами никогда не клал — на полу покатаются. Не графья. Мне ихних насекомых не надо. Сам, бывает, на тех носилках отдыхаю. Спит? Спит крепко, родимая. Перебрался в кабину, не останавливая машину, через окошко в перегородке. Телом я не грузен, сделать мне такой фокус не трудно. У моей сменщицы дома таким образом больная сбежала, вдвое старше меня, между прочим!

Умостился на сиденье, встряхнул флягу — булькает! Похлебал пивка, расслабился.

— Госпожа доктор! Что там бабка рассказала-то?

— Саш, это страшно. У этой женщины в военной зоне были на службе отец, муж и брат. Несколько месяцев о них не приходило известий, и она, беспокоясь, отправилась их разыскивать, когда тот сектор оказался рядом. Сама беременна была. Дед взялся ее сопровождать — с одинокой бабой в зоне всякое случиться может. Нашли родных. Место считалось достаточно спокойным, основная линия фронта вообще была в другом секторе, так что она решила побыть с ними недельку Осталась. И за эту неделю лишилась всех. Сперва убили мужа — страшно убили, пытали, изуродовали всего. Не успела оплакать — подорвался на мине отец. Знаешь, такие маленькие мины, небольшой мощности, — отрывают руки, ноги, калечат. Вот и ему ногу оторвало до колена. Он долго полз — не дополз, умер от кровопотери. И тут же новый удар. Брат попытался угнать у нелюдей вертолет. Ему удалось поднять машину в воздух и почти довести до места. Но кто-то, из своих же, не предупрежденный о проводимой операции, засадил в него ракету Упал и сгорел, бедняга, в нескольких верстах от лагеря.

С лихвой хватило бы происшедшего, чтобы помешаться от горя, но немилостивая судьба взялась ее еще добивать. Дед пошел к сгоревшему вертолету хоронить останки и сгинул без вести. Это уж потом стало известно, что он в плен попал, а думали — погиб. Впрочем, неизвестно, что лучше. Ты видел, что с ним сделали. У самой от переживаний случился выкидыш. Вот и результат… Измученная душа убежала в детство прятаться от страхов взрослого мира.

— Ну, у нас подобные реактивные вещи, в принципе, лечатся.

— Здесь тоже лечатся. Но вот как не призадуматься — стоит ли человеку в таком положении возвращать его боль?

— Положено…

— Положено, положено… Сам-то как ее бреду подыгрывал? Ну, для нас это, допустим, вполне профессиональный подход — не насильно же ее госпитализировать. А вот в больничке за такие штучки выговор приказом выносят. Нельзя душевнобольного на его бредовых переживаниях фиксировать. Нельзя. Как бы ни было жалко. Каждый должен жить в своем личном маленьком аду. А мы приставлены стеречь, чтоб люди из своего ада не сбегали…

Грунтозацепы шин с хрустом мяли белый песок пляжа. Все примолкли, вглядываясь каждый в мрак собственной преисподней. Несчастная женщина сладко посапывала на носилках, уютно свернувшись в клубочек. Мышка не замечала дыма сигареты, тянувшегося мимо ее носа в щелку приоткрытого окна. «Каждому — свое». Надпись на воротах Бухенвальда.

— Люси, а как ты с порога сообразила, что они из зоны боевых действий?

— Опыт. Я их столько уже перевидела… Да и у дедка поведение специфическое. Эти военнопленные все вот так руками сучат. Ты небось об органическом поражении подумал? Нет, здесь что-то другое. Ходят слухи, что их нелюди зомбируют, чтобы они на каких-то тайных заводах работали, без сна и еды. Так ли это, не скажу. Только подобное состояние ничем не вылечишь, проверено. Максимум, что можно сделать, — кормить полунасильно да спать заставлять, чтоб не так быстро сгорали. Больница их уже давно не принимает, а психинтерната у нас нет…

— А если ухаживать некому?

— Значит, недолго мучиться будут.

— Пристрелить гуманней…

— А ты возьмешься? Пристрели, у тебя есть из чего. Пристрелишь?

Я почел за благо промолчать.