«Надо вспомнить о том, – пишет прусский агент из Петербурга, – как Павел поступил с Костюшкой. Поспешить освободить его, выдать ему значительную сумму, потребовать обещание никогда не сражаться против России, – это было одновременно благородно и мудро. Польский герой возобновил свою клятву, и, так как он человек чести, он сдержит ее. Таким образом, если Пруссии понадобится взбунтовать Польшу, то она не сможет рассчитывать на Костюшку» [174. P. 92–93].
Самые суровые приговоры павловских судов – по делам чести.
Поручик Московского драгунского полка Вульф в 1797 году нагрубил сразу нескольким командирам, отославшим находившуюся при нем «без письменного вида девицу». Аудиториат решил, «лишив чина, исключить из службы». Павел I усиливает наказание: «Сняв чины, посадить в крепость без срока» [154. Б. Оп. 10/99. № 184].
О подпоручике Сумарокове, спорившем со старшим командиром, и притом «обнажавшем саблю» (то есть едва ли не вызывая на поединок), генерал-аудиториат постановил: «лишить чинов, выключить из службы». Павел I: то же самое, но еще «послать в Сибирь на житье» [154. Б. № 236].
Вдовствующая грузинская царица жалуется в 1798 году на полковника Спешнева, командира русского отряда в Грузии, который «дал всей команде волю» и чинил «разные наглости и обиды». Спешнев отрицал вину, представляя благодарственную «квитанцию» покойного царя Ираклия. Аудиториат не находит Спешнева виновным, но Павел I двадцать третьего ноября 1798 года выносит окончательное решение: «Во уважение к царскому дому, в сатисфакцию оному, полковник Спешнев исключается из службы» [154. Б. Оп. 10/99. № 256].
Если при решении подобных дел встречались два мнения, царь, как правило, присоединялся к более строгому: например, о поручике Картавском, которого за растрату казны аудиториат находил необходимым лишить чинов, а командир, зловеще знаменитый генерал Линденер (и Павел – вслед за ним), – «лишить чинов, дворянства, заключить в крепость, продать имения, а если не хватит средств на покрытие растраты – взыскать с полковника» [154. Б. Оп. 10/99. № 203].
В то время как следующий царь, Александр I, обычно соглашался с решением генерал-аудиториата, Павел большей частью менял предлагаемую ему формулу: изредка – миловал, чаще – ужесточал наказание, как это было в смутном деле о поручиках Баранцеве, Дзыбине, капитане Степанове: они увели «вольную женщину Иванову» у своего полковника и устроили венчание Баранцева и Ивановой (священику пригрозили). Генерал-аудиториат решил исключить всех троих со службы, но царь был в день конфирмации особенно грозен и велел (24 января 1800 года) «всех трех, лиша чинов и дворянства, сослать в Сибирь» [154. Б. Оп. 10/99. № 203][32]
.Честь была любимой темой бесед, приказов, приговоров Павла I. Многие наблюдатели (например, Ланжерон) отмечали стремление царя уменьшить в армии пьянство, разврат, карточную игру [107. В. № 274. Т. 1].
Идея рыцарской чести вызывала к жизни и ряд других.
Наполеон в своем уже частично процитированном суждении о Павле отмечал, что царь установил при своем дворе очень строгий этикет, малосообразный с общепринятыми нравами, малейшее нарушение мельчайшей детали которого вызывало его ярость, и за одно это попадали в якобинцы [См.: 175].
Особое значение приобретает четкая регламентация почестей или бесчестья. Таково, например, торжественное перехоронение Петра III или позорное перехоронение Потемкина [161. С. 417–419]; эти акты, понятные в павловской системе воззрений, неожиданны для привыкших к иному современников.
При Павле высокий смысл приобретают такие элементы формы, строя, регламента, как шаг, размер косицы, направление ее по шву, не говоря уже о вахт-параде.
Подробное описание вахт-парада попало в именной указ от 8 октября 1800 года [113. № 19522].