Грань времени

– Джесс думает, – отвечает Кирнан, – что твой дядя работает аптекарем в Нью-Йорке и торгует одним уникальным препаратом от артрита. Ты упаковала немного противовоспалительного в старую жестяную коробку, и с тех пор Джесс чувствует себя намного лучше.

– Вау. Кэтрин бы наверняка взбесилась.

– Кэтрин не обязательно знать об этом. По крайней мере, раньше ты говорила так…

Кирнан замолкает, вероятно заметив выражение моего лица. Мне начинает немного надоедать то, что меня путают с другой-Кейт. Я впервые вижу Джесса, и, конечно, я не могла бы сказать ничего подобного. Но вряд ли ситуация улучшится, если я снова напомню Кирнану, что я не она, что она даже не существует в этой временной линии. Он знает это лучше, чем кто-либо другой.

– Подожди… – останавливаю его я. – Почему Джесс помнит другую… меня? У него ведь нет ключа ХРОНОСа.

– Эм… нет. Но я был у него дома, когда произошел сдвиг. Тот самый, который… забрал тебя. Понимаешь, от этих временных сдвигов у меня кружится голова.

Я киваю. Даже воспоминания о тех случаях, когда я ощутила эти изменения, бросают в дрожь. Когда произошел последний, я рухнула на пол, в то время как вокруг меня в кабинете тригонометрии образовывалась новая реальность.

– Так вот, – продолжает Кирнан, – Джесс увидел выражение моего лица и схватил меня за плечо, когда я споткнулся. И бедняга с тех пор балансирует между двумя наборами воспоминаний: одним, в котором киристов можно было по пальцам пересчитать, и другим, в котором одна из его дочерей киристка. Он помнит о внуке, которого никто, кроме него, не знает. Его семья решила, что он пережил инсульт или свихнулся, хотя во всем остальном он бодр как огурчик.

– Печально, – я делаю еще один осторожный глоток имбирного эля и оглядываюсь через плечо на витрину: «Джон Джессап, отличный табак и всякая всячина» – и задаюсь вопросом, сколько еще людей случайно соприкоснулись с медальоном или с кем-то, кто его носит. И сколько из них находятся в психиатрических лечебницах? – Мне жутко не нравится то, что его втянули во все это. Но он, кажется, справляется с этим, учитывая обстоятельства.

Кирнан одаривает меня улыбкой:

– Он убежден, что свихнулись все остальные, – Кирнан откусывает кусок леденца, и странный, тошнотворно-сладкий запах наполняет воздух. Я морщу нос.

– Что это за штука?

– Конфеты из шандры, – говорит он, похрустывая. – Хочешь? – машет леденцом у меня под носом.

– Нет, – отталкиваю его я. – Пахнет ужасно. Мне не нравится.

На его лице проскальзывает тень дразнящей улыбки.

– Конечно, любовь моя. Они никогда тебе не нравились.

* * *

Его дом оказался немного дальше, чем я себе представляла, хотя я предполагаю, что фраза «это недалеко отсюда» может иметь немного другое значение в 1905 году. Кирнан ловко уводит меня подальше от зданий, у стен которых лужи отходов гниют под летним солнцем. Я понимаю, что у жильцов нет выбора, учитывая отсутствие системы канализации, но все же из-за этого нашу прогулку сложно назвать приятной.

Когда мы добираемся до его дома, компания исхудалых, чумазых детей сидит на корточках в подъезде, играя в камешки, а когда мы поднимаемся на пятый этаж, встречаем несколько других, сидящих на лестничных площадках. Кирнан останавливается на последней площадке, чтобы поболтать с белокурым мальцом лет шести.

– Маленький тест на знание манер, Гейб. У меня есть лишний леденец. Заберешь его или мне сначала предложить его этой даме?

– Ты должен предложить это ей, – говорит мальчик, оценивая меня своими большими голубыми глазами. – Но я возьму его, если она не захочет.

Я улыбаюсь мальчику и толкаю Кирнана в плечо.

– Хватит его мучить. Ты же знаешь, что я не хочу этой гадости.

Кирнан ухмыляется и достает из кармана леденец. К нему прилипло немного ворса, но малыш даже не потрудился его осмотреть.

– А ты что скажешь, Гейб? – спрашивает Кирнан.

Мальчик отвечает что-то, похожее на «спасибо», что было довольно трудно разобрать, ведь он уже с энтузиазмом принялся за конфету.

Мы пересекаем коридор, и Кирнан открывает дверь с надписью «№ 411». Комната аккуратная, маленькая и душная. На полу перед дверью лежит какая-то белая крошка, и я подозреваю, что это осыпающийся потолок. Двуспальная кровать с потертым стеганым одеялом втиснута в дальний правый угол, рядом со старым ящиком из-под табака, который служит тумбочкой, а к стенам прикреплена веревка с куском красной ткани, натянутой так, чтобы образовать занавес, закрывающий противоположный угол от чужих глаз. Повсюду громоздятся стопки книг.

Одинокое окно выходит на аллею. Сначала мне кажется, что именно поэтому его комната напоминает мне мою собственную в мамином таунхаусе. Я не раз ударялась головой о свой низкий потолок, а я всего на сантиметров восемь выше полутора метров, так что здесь должно быть немного тесновато для такого высокого человека, как Кирнан.

Затем я замечаю другую причину, по которой комната выглядит так знакомо. Потолок Кирнана покрыт светящимися в темноте звездами, такими же, как и в моей комнате.