Грань времени

– Что ж, вот эта педаль вращает армонику, как та, что на швейной машинке, двигает иглу. Нажимаешь на педаль, затем опускаешь пальцы в воду и прижимаешь их к краям стекла, когда оно вращается.

– Значит, разные цвета – это разные ноты?

– Верно. Основные цвета производят аккорд До мажор. Давай, попробуй.

Я нажимаю на педаль правой ногой и смачиваю пальцы, затем прижимаю их к красным, желтым и синим полосам в середине. Инструмент визжит, а ноты сильно колеблются.

Она улыбается.

– Держи пальцы ровно. Старайся одинаково давить на каждую.

Когда я нажимаю чуть сильнее, ноты сливаются воедино. Я бы не назвала это музыкой, но ушам уже не так больно. Я пробую еще несколько нот и понимаю, почему Марта недовольна. С пианино все гораздо проще.

После одной особенно визгливой ноты я смеюсь и отступаю в сторону.

– Мне пришлось бы немало потрудиться, прежде чем я смогла бы сыграть что-нибудь столь же красивое, как то, что вы играли ранее.

– На это и правда требуется время. Именно поэтому даже спустя три месяца мне все еще приходится тянуть сюда Марту за руку.

– Но… Марта сказала, что она учится играть на армонике, чтобы когда-нибудь она смогла заменить вас. И теперь…

В моем голосе звучит вопрос, и сестра Эльба улыбается.

– Зачем ее обучать, если она уезжает? Ну, я могу проводить с ней время на уроках. Я разговариваю с ней, пытаюсь заставить ее поговорить со мной и дать ей понять, что она здесь нужна, даже если она никогда не останется. Я думаю, очень важно знать, что в тебе нуждаются, не так ли? Это дает тебе что-то, за что можно ухватиться, когда ты находишься в незнакомом месте. Примерно так же, как и ты сейчас, да, дитя мое?

– Ну, не совсем, – говорю я. – Мы учимся в университете в Атенсе.

– Но ты же не из этих мест. В твоем голосе нет и намека на Джорджию. Я много путешествовала, еще до войны, и обычно хорошо разбираюсь в акцентах, но твой я совсем не могу разобрать. У твоего молодого человека он тоже немного странный, и там у него определенно есть доля ирландского. Но твой… в твоем будто все смешалось.

– Мои родители живут недалеко от Вашингтона, в Колумбии. Они учителя. Я много путешествовала, – и, наверное, половину своей речи я переняла из телевидения и фильмов, но этого я не упоминаю.

– Учителя! Ой, наверное, поэтому ты мне сразу и понравилась. Мы переехали из Джорджии в Канаду, когда я была совсем маленькой. Моя семья осталась там после окончания боевых действий, но я вернулась на юг, чтобы преподавать в Бюро по делам вольноотпущенников. Эрл, тот самый, с которым сейчас разговаривает твой жених, – один из первых людей, которых я научила читать и писать. Конечно, правительство довольно быстро урезало деньги на эти школы. Но работы не убавлялось, поэтому некоторые из нас вскоре собрались в Божьей Лощине. Когда-то у нас здесь было семьдесят четыре человека, но мы стареем, а дети не задерживаются здесь, хотя время от времени мы принимаем бездомных и сирот. Я думаю, что в конце концов мы вымрем, и деревья снова покроют землю. И это нормально. Все это – часть естественного порядка вещей.

Меня пробирает дрожь, когда я думаю, сколько времени потребуется деревьям, чтобы вернуть себе деревню после того, как Сол возьмет все в свои руки. Нет ничего естественного в том, что он планирует, и в то время как сестре Эльбе, возможно, осталось не так уж много лет, у этих детей, резвящихся во дворе, вся жизнь впереди.

– Ну, тогда я лучше пойду и присоединюсь… к Мэттью и остальным. Спасибо, что показали мне армонику, сестра Эльба. Она очень красивая.

– Ты более чем желанный гость.

Моя рука только коснулась двери, когда она снова заговорила со мной:

– И, дитя мое…

– Да, мэм?

– Что бы тебя ни беспокоило сейчас, ты, похоже, совсем не глупая девушка. Ты найдешь способ, как все исправить.

– Но что, если это невозможно исправить? – отвечаю я ей, не успев осознать это. – Что, если я не смогу исправить это, не ранив еще больше людей?

Сестра Эльба делает паузу, закрывая футляр с армоникой, а затем идет к лестнице, останавливаясь в метре от скамьи, на которой она умрет.

– Люди сталкивались с такими решениями каждый день во время войны и после нее. Это тяжелый жизненный урок, но ты должна понимать, что некоторые вещи неподвластны тебе. Иначе ты не узнаешь и минуты покоя. Делай все, что можешь, а остальное оставь. Нужно просто отпустить.

Мне нужно убраться отсюда, пока я не расклеилась и не сказала ей собрать вещи и вернуться в Канаду. Я открываю дверь, радуясь, что дети больше не стоят на ступеньках.

Я установила точку на лужайке перед церковью. Еще одну возле боковой двери. И двигаюсь в том направлении, куда Марта повела Кирнана, устанавливая еще две стабильные точки по пути.

А потом я слышу смех, доносящийся справа. Близнецы и еще два ребенка сидят в большом сетчатом загоне за домами, а вокруг них бегают куры. Самый младший пытается оттянуть проволоку, чтобы попасть внутрь к остальным, а Бул бегает взад-вперед перед курятником, гавкая на цыплят. Они, должно быть, привыкли к этому, потому что не обращают на него никакого внимания и продолжают клевать что-то в грязи.