– Я не говорю, что тебе нет дела до Трея. Я
Кирнан опускает меня на землю, и я делаю несколько шагов в сторону. Дело не в том, что я ему не доверяю. Думаю, он уже донес до меня все, что хотел. Но мой разум и душа слишком сильно настрадались для одного дня, и я бы предпочла сохранить между нами небольшое расстояние.
Потому что я знаю, что он прав. Он волнует меня больше, чем должен, больше, чем я хочу этого, и намного больше, чем справедливо по отношению к Трею. Это не такая уж простая истина, и я знаю ее с тех пор, как мы поцеловались на Лесном острове, даже если мне не хотелось признаваться в этом.
– Пока мы откровенничаем, милая, – говорит он, – признаюсь, эта нога меня просто убивает. Мы можем закончить разговор внутри?
Я киваю и следую за ним обратно в хижину. Кирнан ковыляет к дивану и садится на край, устроив ногу на большой тахте. На его лице буквально написано «вернемся к делам», и я даже не буду спорить. Я сажусь на дальний конец дивана и поворачиваюсь к нему лицом, пытаясь привести свои мысли хоть в какое-то подобие порядка.
Кирнан вытаскивает из кармана сложенный лист бумаги и слегка морщится, передвигая раненую ногу.
– Вот список координат, которые ты должна просмотреть – промежутки времени, в которых я заметил появление Сола. Я еще не закончил наблюдение внутри самой церкви, но да, это он. Сначала я наблюдал за пространством над колодцем, и он явно бросает в воду пузырек с чем-то. Это было ночью, и я почти ничего не видел, кроме того, что он был в перчатках и какой-то маске, прикрывающей нос и рот. Он выглядел немного моложе, чем на выставке, но, возможно, мне только показалось, потому что он был чисто выбрит и одет в обычную одежду, а не в костюм богача, который был на нем на ярмарке. Он долго говорил с Мартой перед часовней. Она смотрела на него таким же взглядом, как и на меня. Серьезно, эту девочку следует познакомить с кем-нибудь из ровесников.
По его лицу пробегает тень, и я почти уверена, что он только что вспомнил, что Марту никогда уже ни с кем не познакомят.
– И Сол… ну, я не слышал его, а только видел выражение его лица. Господи, я чуть не прыгнул туда и не снес его чертову башку, потому что сколько ему там… тридцать? А ей ведь не больше тринадцати.
Ей скорее пятнадцать, но все же это более чем справедливо.
Он глубоко вдыхает и говорит:
– Прости меня, Кейт. Ладно? Не за то, что поцеловал тебя. Я ни капельки не сожалею об этом, хотя постараюсь больше не делать этого без разрешения. Я
– Что я такого сделала, что ты на меня злишься?
Он хочет что-то сказать, но останавливается, откидывается на спинку дивана и несколько секунд потирает виски, прежде чем продолжить:
– Наверное, это нечестно. Но на днях ты ушла отсюда, не сказав ни слова о том, что произошло в Шести Мостах. Ты настаивала, чтобы мы немедленно отправились в 1938 год, а потом, когда мы закончили, бросилась прочь. Как будто эта ситуация была полностью моей виной, как будто ты винила меня в том, что я вообще рассказал тебе о ней.
– Кирнан, нет. Я была утомлена и расстроена. Мне очень хотелось домой. По правде говоря, я все еще уставшая и расстроенная. Для меня это произошло всего несколько часов назад. Я рассказывала Коннору и Кэтрин о нашем перемещении, когда они упомянули Копенгаген и сказали, что в тебя стреляли. Что тебе повезло, что тебя не убили. Я
Он вскидывает брови.
– Почему это была бы твоя вина? Ты не контролируешь мои решения, Кейт. Мне следовало бы обсудить это с вами, но я бы забрал ключ Меллера из Копенгагена независимо от того, что об этом думают борцы с киристами.
– Да, но ты бы не был втянут в это все, если бы я не привела тебя обратно в Истеро и…
Я замолкаю, но слова уже вырвались, и я подозреваю, что он тоже их уловил. Я никогда не брала его с собой в Истеро. Это была другая-Кейт. Когда я начала думать, что ее действия – моя ответственность?
Он с минуту смотрит мне в лицо. Я предполагаю, что он будет ликовать, ведь он так часто указывал, что я – это она, а она – это я. Но глаза у него грустные, и когда он наконец начинает говорить, голос у него тихий, едва слышный.
– Неужели ты так плохо обо мне думаешь, Кейт?