Гранат и Омела (СИ)

— Ты думаешь, я сказала бы тебе хоть слово неправды? — вёльва негодующе покачала головой. — Твоих людей действительно убила не я, мясник. Не дети ночи начали эту войну и не мы в ней убиваем.

— Семь человек, — слабо выдавил Дамиан. — По-твоему… это… не убийство?

Вёльва пожала плечами.

— Мы лишь защищаемся. Но к убийству твоих пиявок я не имею отношения. Я жила в этой деревне тринадцать лет, мясник. Помогала этим деревенщинам все эти годы. Лечила, зашивала, принимала роды, спасала от заражений и отгоняла нечистых духов. Я спасала их! А твои храмовники…

Арбалетный болт сбил ее с ног. Пальцы, которые она держала безупречно стабильно, расслабились. Она захрипела, корчась от боли на земле.

Когда веревки ее чар упали на землю, Дамиану понадобился всего один удар. Грудь налилась пустотой в том месте, где несколько мгновений под кожей копошились черви боли, и он занес руки для удара.

— Не я их убила, а Традоло. И’лисса амок. Он разорвал их. — Кровавая пена на ее губах запузырилась.

Меч вошел легко, как нож — сквозь растопленное масло, и скрежетнул, задев позвоночник.

— Ложь.

И пока Варес бежал к нему с пригорка, Дамиан выдернул меч и распрямился. Плечи нещадно ныли. Он не заметил, когда ночь стала таять. Сдвинув брови, он посмотрел на солнце — а точнее, на едва различимый пурпурный мазок над восточным горизонтом, где оно вскоре собиралось появиться.

— Твою мать, Баргаст. Ты в порядке?

— Да. Надо соорудить костер и спалить ее останки.

Варес закинул арбалет на плечо и оглядел тело мертвой вёльвы, цокнув языком.

— Я чуть не промазал. Думал, что снесу тебе полбашки.

— Подумаешь, одним шрамом больше, — Дамиан криво ухмыльнулся, хотя его сердце все еще дико колотилось.

— Не хотелось бы портить твою бархатную морду. Это и так самое ценное, что у тебя есть. Кроме того, твоему брату ты нужен хотя бы затем, чтобы сдерживать его непомерное самолюбие.

— Ты знаешь, что я не угроза его самолюбию. Как ты понял, где я?

Варес вытащил из-за пазухи запечатанное письмо.

— Гонец на взмыленном коне. Гнал, что сама Лилит. Чуть не сбил с ног. Сказал, что это от епископа.

Дамиан хотел повторить свой вопрос, но все же отвлекся, взял протянутое письмо, оставив на пергаменте кровавые отпечатки, и взломал печать с оскалившейся волчьей мордой. Взгляд пробежал по нескольким коротким строчкам: буква к букве, как храмовые мальчишки в хоре.

— Отдых? — с надеждой осклабился Варес, хотя они оба понимали, что взмыленная лошадь не принесет гонца с письмом о долгожданной отлучке.

— Нас вызывают в Лацио по делам Храма и короля, — фыркнул Дамиан, но тут же посерьезнел, глядя на бездыханное тело. — Мне надо смыть с себя остатки ее порчи.

Глава 2

Модранит всегда пах для Авалон кислым сидром и пряной гвоздикой. На полях разжигали костры, дым от которых лизал низкие облака. Алтарь ломился от вязаных охапок пшеницы, посыпанных мукой, преющих на зимнем солнце яблок, остролиста и вилицы. Яблоки символизировали солнце, ветви растений — бессмертие, пшеница — урожай, а мука — успех.

В первый вечер Модранита мужчины притаскивали срубленный Дуб. День и ночь они споро очищали ствол от ветвей. Ободранная кора делилась напополам между кожевниками и ведуньями — она одинаково была полезна при дублении кожи и приготовлении отваров. И пока ветви сплетались и укладывались женщинами в трон, детвора копошилась в поисках дубовых сережек и желудей, из которых позже готовился праздничный напиток. «Много желудей — к строгой зиме», — любила повторять Владычица Слез, затем возводила очи горе и вздыхала, оглядывая подступающие обглоданные засухой поля.

Авалон и сама помнила кураж и дух соперничества, который охватывал ее в период Модранита. Она расталкивала локтями зазевавшихся друзей, ловкими быстрыми пальцами ощупывала, как юркая воровка, пушистые дубовые лапы и закидывала в передник найденные трофеи. Оставив позади соперников, девочка неслась, сломя голову, по замерзшей земле, перескакивая кочки и ломая первый тонкий лед на лужицах, к Владычице Слез. Старуха, ее бабушка, ласково трепала ее по голове, взлохмачивая и без того спутанные черные космы, наспех сплетенные в косу, и забирала добычу маленькой охотницы. Ее крючковатые, сухие пальцы умело отделяли от общей кучи крупные, спелые желуди зеленого цвета. Авалон влезала под руку и охотно трогала одобренные экземпляры, чтобы в следующий раз не приносить червивые — те продавливались от нажатия.